– Наверняка здесь кто-нибудь умеет играть, – сказал Гэн, стремясь уклониться от вопроса об освобождении.

– Рояль здесь отличный. Я сама умею немного играть, только не могу сама себе аккомпанировать. Сомневаюсь, что они специально для меня захватят еще одного аккомпаниатора. – Тут она обратилась непосредственно к господину Хосокаве: – Я просто не знаю, что с собой делать, когда не пою. Я абсолютно не умею отдыхать.

– У меня такие же ощущения, – ответил господин Хосокава, с каждым словом все больше робея. – Когда я не могу слушать оперу.

Услышав это, Роксана улыбнулась. Какой достойный человек! В глазах других она часто видела страх, временами даже панику. Конечно, в подобных обстоятельствах в панике не было ничего постыдного, она сама почти каждую ночь плакала, засыпая. Но казалось, страх не властен над господином Хосокавой, или, по крайней мере, он умел его не показывать. Стоя рядом с ними, Роксана Косс и сама успокаивалась, хотя и не могла объяснить почему. Рядом с ним у нее возникало чувство, что она уходит с яркого, слепящего света в уютную темноту, заворачивается в тяжелый бархат театральных занавесей, где ее никто не увидит.

– Помогите мне найти аккомпаниатора, – сказала она ему, – и обе наши проблемы будут решены.

На лице ее теперь не было никакой косметики. Первые несколько дней она еще бегала в ванную и красила губы помадой, которую захватила с собой на прием. Потом начала стягивать волосы резинкой и оделась в чужую одежду, которая не совсем подходила ей по размеру. Господин Хосокава думал, что с каждым днем она выглядит все прелестней. Он столько раз хотел попросить ее спеть, но так и не решился, ведь именно из-за его любви к пению они все угодили в беду. Господин Хосокава даже не решался попросить ее сыграть с ним в карты или узнать ее мнение о гаруа. Он вообще старался ей не надоедать, и Гэну ничего не оставалось, как поступать точно так же. Оба они заметили к тому же, что все мужчины (за исключением священника, которого она не понимала) сгорали от желания с ней говорить и именно поэтому держались от певицы подальше, будто в знак уважения, – и Роксана Косс часами сидела одна. Иногда она плакала, иногда листала книги, иногда дремала на софе. Какое удовольствие было наблюдать за ней, когда она спит! Роксана стала единственной из всех заложников, кому была предоставлена привилегия отдельной спальни и персональной охраны, хотя никто толком не понимал, из каких соображений это было сделано: то ли чтобы не выпускать ее из комнаты, то ли чтобы никого туда не впускать. Теперь, когда выяснилось, кто охраняет Роксану Косс по ночам, заложники начали подозревать, что Кармен нарочно держится вблизи столь важной персоны, чтобы оградить от домогательств себя.

– Может, вице-президент играет? – предположил господин Хосокава. – Раз у него такой хороший инструмент.

Гэн отправился на поиски вице-президента. Тот спал в кресле: здоровая щека прижата к плечу, больная наружу, красно-синяя, с черным швом, сделанным Эсмеральдой. Кожа вокруг уже срослась. Нитки пора было удалить.

– Сэр? – прошептал Гэн.

– Хммм? – промычал Рубен, не открывая глаз.

– Вы играете на рояле?

– На рояле?

– На том, который в гостиной? Вы умеете на нем играть, сэр?

– Мне притащили его для вечера, – ответил Рубен, стараясь не дать себе проснуться окончательно. Ему снилась Эсмеральда, которая стоит над раковиной и чистит картофель. – Раньше здесь стоял другой, но его унесли, потому что сочли недостаточно хорошим. На самом деле он тоже был хороший, моя дочь брала на нем уроки, но для концерта он оказался нехорош. – Его голос был совершенно сонным. – Это не мой рояль. И тот тоже не мой рояль.

– Но вы умеете на нем играть?

– На рояле? – Наконец Рубен выпрямился и взглянул на собеседника.

– Да, на рояле.

– Нет, – сказал он, улыбнувшись. – Вот же досада, правда?

Гэн с ним согласился.

– По-моему, вам нужно снять шов.