– А что ты знаешь о таких женщинах?
Оскар захихикал и положил руку своему «брату» на плечо:
– Вот что я тебе скажу, крошка вице-президент, – сказал он, – я знаю столько, сколько тебе и не снилось!
Это, конечно, был чистой воды треп, но в подобной ситуации треп был уместен. Лишившись всех привычных свобод, Оскар Мендоса понемногу пристрастился к новым свободам, маленьким и скромным: к праву на навязчивые идеи, к праву на бесконечные воспоминания. Вдали от своей жены и пяти дочерей подрядчик, которому больше никто не перечил и которого больше никто не перебивал, ощутил в себе способность мечтать без постоянной оглядки на окружающих. Оскар Мендоса давно уже остепенился, стал хорошим отцом, но сейчас снова вспоминал молодые годы. Дочь – вечный предмет раздора между отцами и ухажерами, и отцы в этой битве хоть и сражаются доблестно, но всегда проигрывают. Оскар прекрасно знал, что одна за другой его дочери когда-нибудь его покинут: или торжественно, по окончании брачной церемонии, или буднично, в машине, несущейся в сумерках по направлению к океану. В свое время Оскар сам заставил слишком многих девушек забыть их нравственные принципы и хорошее воспитание, с нежной настойчивостью покусывая их сзади за шею, в то самое место, где начинаются волосы. Девушки в этом смысле похожи на котят: прихвати их правильно за шкирку – они и размякнут. Затем Оскар принимался нашептывать им заманчивые предложения, расписывать все, чем они могли бы заняться вместе, все темные тропы, на которых он готов быть их проводником. Его голос проникал в девичьи уши, как наркотик, просачивался все глубже и глубже, пока наконец они не забывали обо всем на свете, пока не забывали, как их звать, пока сами не предлагали ему себя, свои теплые и сладкие, как марципан, тела.
При одной мысли об этом Оскар поежился. Будучи готов снова сыграть роль молодого, он с легкостью мог представить себе табун парней, осаждающих его собственный дом, мальчишек, готовых утешить его дочерей в их ужасном горе, пока отец томится в плену у террористов.
О чем он думал, желая приударить за оперной певицей? И кто такие эти две девушки, Беатрис и Кармен? Что они здесь делают? Где их отцы? Может, их пристрелили во время какой-нибудь местной революции? Как эти девушки без отцов защищаются от парней? В этом доме везде полно парней, дрянных, злобных парней с грязными волосами и не менее грязными руками, которыми они наверняка так и норовят схватить их за грудь.
– Ты что-то плохо выглядишь, – сказал вице-президент. – Все эти разговоры о любви совершенно не вяжутся с твоим обликом.
– Господи, когда же мы, наконец, отсюда выберемся? – спросил Оскар. Он сел на диван и уронил голову на колени, словно ему подурнело.
– Выберемся? Так ты же сам только что говорил, что нас всех убьют.
– Я передумал. Меня не убьют. Вот я точно могу кого-нибудь убить, а меня никто убивать не станет.
Рубен сел рядом и прижался здоровой щекой к широкому плечу друга.
– Ты сам себе противоречишь, но это ничего. Мне больше нравится, когда ты так говоришь. Давай считать, что мы все останемся живы. – Он поднялся с дивана. – Знаешь что, подожди здесь. Я схожу на кухню и принесу тебе льда. Ты не представляешь, насколько лучше человеку может стать ото льда.
– Вы играете на рояле? – спросила Гэна Роксана Косс.
Он не заметил, как она подошла. Он стоял спиной ко всем и смотрел в окно на гаруа. Гэн старался расслабиться и не напрягать глаза. Казалось, еще немного, и он начнет видеть в тумане то, чего нет. Господин Хосокава посмотрел на Гэна выжидательно, явно желая узнать, что говорит певица, и несколько секунд молодой человек в замешательстве соображал, отвечать ей или перевести обращенный к нему вопрос господину Хосокаве. И все же сначала перевел, а потом ответил: «Нет, к сожалению, нет».
– А я думала, играете, – сказала она. – Вы производите впечатление человека, который столько всего умеет. – Она взглянула на его патрона: – А господин Хосокава?
Господин Хосокава грустно покачал головой. До того как стать заложником, он считал себя человеком успешным и многого достигшим в жизни. Теперь жизнь представлялась ему длинным списком неудач: он не говорит ни по-английски, ни по-итальянски, ни по-испански. Он не играет на рояле и даже никогда не пытался научиться. Им с Гэном ни разу в жизни такое не приходило в голову.
Роксана Косс окинула взглядом комнату, как будто искала своего аккомпаниатора, но тот уже был на другом конце света, и землю над его могилой сковали ранние шведские морозы.
– Я повторяю себе, что все это закончится очень скоро, что я просто взяла отпуск. – Она посмотрела на Гэна. – То есть нет, я не считаю, что это отпуск.
– Разумеется.
– Мы сидим в этой ужасной дыре почти две недели. Я никогда не делала перерывов в пении больше чем на неделю, если только не была больна. Мне пора возвращаться к вокалу. – Она придвинулась к мужчинам, и те машинально склонились к ней. – Я совсем не хочу петь здесь. Не хочу развлекать террористов. Как вы думаете, мне стоит подождать еще пару дней? Может, они нас отпустят к тому времени? – Она снова оглядела комнату, словно надеясь увидеть, что кто-то из заложников сложил на коленях особо изящную пару рук.