— Уток здесь и верно нет, зато птичница налицо!

В окне той избы, возле которой расшумелись ребята, отдёрнулась занавеска. Высунулась пожилая толстая женщина. Голова её была повязана пёстрой косынкой, концы которой торчали над лбом. Толстощёкое лицо красное, сердитое.

— Вы что это разорались на мою голову? Да, может, я пуще уток крику не переношу? Чтоб вам пусто было! Мне сон интересный снился, а на самом завлекательном месте как всё равно меня ошпарило, кипятком обдало! Крик ваш оголтелый в окошко бросился. Фулиганы!

— Кря-кря! — Диночка под окном принялась вторить крикливой тётке.

Притихшие ребята захихикали.

Витя первый оправился от смущения.

— Извините, Пелагея Филипповна, мы не знали, что вы дома.

Потом и Люба сказала:

— Тётя Поля, мы не знали, что вы днём спите. Вы днём всегда на птицеферме.

Тётенька в окне губы будто шнурочком подтянула:

— А то тебе невдомёк, что у птичницы тоже выходные дни бывают? Поди, я на птицеферме не одна. На тысячи-то кур. Окромя того, я нынче по бюллетеню хворая.

— Может, в аптеку сбегать за порошками? — предложила Таня.

— Срочной необходимости в аптеку бежать пока что не предвидится. — Голос у тёти Поли немножко подобрел. — Тем более, у меня полный шкафчик лекарственных снадобий припасён.

— Давайте письмо! — тихонько сказал Витя. — Я его запечатаю!

— А Сенька-то не подписал! — зашептала Света.

— Правда, правда! — подхватила Таня. — Чуть про Сеньку не забыли. Молодец Света — напомнила!

— Ничего не молодец! — нахмурился Витя. — И зачем это всем подписывать?

— Да идёт он, идёт! — закричала Люба. — Се-енька! Ты что такой?

На Сеньку все смотрели с удивлением. Штаны на коленях, рукава, перёд рубашки были у него совсем мокрые.

Тётя Поля в окне пощёлкивала семечки.