— Ты чего молчишь? Пей пиво-то. Угощаю…
На ящике стояли три банки со свежим разбавленным водой пивом. И Миша не стал себя долго упрашивать: на ведь тоже пила его водку. Он отломил хвостик от леща, взял банку с пивом, сделал несколько небольших глотков и только потом с интересом посмотрел на Нюру. Из-под потертой кроликовой шапки выбивались соломенные пряди волос. Глаза у Нюры были бездонные, то ли голубого, то ли серого цвета — Миша так и не смог точно определить. Такие глаза бывают только у очень умных людей или с глубокого похмелья. Носик у Нюры был маленький, а когда она смеялась, на щеках появлялись ямочки. Одета Нюра была в зеленый пуховик, китайского производства, из которого, как из старой подушки, торчали многочисленные кончики перьев. Из-под пуховика выходили на свет божий две тонкие ножки в черных шерстяных колготках. Казалось, ни платья, ни юбки под пуховиком не было. Может быть сей факт и разбудил в Мише мужчину.
А Нюра хотела ещё пива. Мишин товарищ, наконец потерял равновесие и завалился на спину, оставив на ящике лишь две ноги в прохудившихся ботинках. И тогда Миша поднялся с ящика, отошел за киоск, расстегнул штаны и достал из заднего кармана старенького трико полтинник, который он берег на черный день.
Он поставил перед Нюрой банку с пивом, пододвинул растерзанное тело леща. И, усаживаясь на свое место, как бы невзначай дотронулся до колготок Нюры.
— Ой, извините, — сказал Миша.
— Ну что вы, — улыбнулась Нюра, показывая желтые прокуренные зубки, Мне было даже очень волнительно!
После этих слов мужчина в Мише уже не только не спал, он бунтовал и требовал земных наслаждений.
— Здесь очень ветрено, — театрально поежившись, сделал первый намек Миша. Хотя никакого ветра не было и в помине. Стоял солнечный мартовский денек, чирикали воробьи, и даже болонка, несмотря на все категоричные запреты хозяйки, отбежав на достаточное расстояние, принимала ухаживания кучерявого эрделя.
— Да, очень ветрено, — согласилась Нюра и спрятала подбородок в воротник китайского пуховика.
— Мы можем взять что-нибудь согревающее и погреться в моей берлоге, сказал Миша. Нюра в китайской куртке, под которой не было ни юбки, ни платья, а может быть и кофточки, казалось ему очень привлекательной и удивительной женщиной.
— Так чего же мы здесь тогда сидим? — допив пиво и вытерев мокрый подбородок рукавом, подняла свои глаза Нюра. Бездонную голубизну сменил серый туман. А где твоя берлога?
— Тут недалеко. В теплоколлекторе на стадионе…
По дороге Миша купил поллитровку и долго и аккуратно вставлял её в отверстие брючного кармана. Несмотря на теплую погоду, бутылка была почти ледяная. При каждом шаге холодное стекло через многочисленные дырки прикасалось к открытым частям тела, где совсем недавно проснулся мужчина, что доставляло Мише какое-то непонятное неудобство. Они не прошли с Нюрой и половины дороги, как Миша вдруг ощутил, что мужчина в нем ни с того ни с сего опять уснул. То ли холодная бутылка остудила Мишину страсть, то ли сильно разведенное пиво подействовало, но Миша вдруг подумал, что и в самой Нюре нет ничего такого, чтобы делиться с ней кровом и водкой. Правда, он подумал, что в коллекторе мужчина ещё может проснуться. «Но стоит ли будить его?» — тут же отогнал от себя грешные мысли Миша.
После чего он вдруг резко остановился, снял с головы вязаную шапочку и, утерев мокрый пот, проступивший на шее, посмотрел в бурые глаза Нюры:
— Забыл…
— Что забыл? — спросила Нюра.
— Закуски купить забыл.
— Потом купим, — сказала Нюра, и в её бездонных глазах появилось беспокойство.
— Ну, как же без закуски! Нельзя без закуски, — сказал Миша и взял за рукав Нюру, — Ты здесь меня жди. А я хлебушка, колбаски и пару огурчиков.
— Нет, я с тобой, — запротестовала Нюра.