РОДНЯ

Когда жена в сотый — а может быть и в двухсотый — отправилась в рейс, Валек запил горькую. Сильно запил. Так сильно, как никогда в жизни ещё не пил. Ну разве так жить можно: три года женаты, а семьи, можно сказать, так и не создали. Жена Нюрка работала проводницей на поездах дальнего следования. Три года как по расписанию: десять дней дома, а семнадцать в рейсе. Восемь суток езды до Владивостока, сутки стоянка и восемь обратно. Правда, так было, когда поезд без всяких опозданий и задержек следовал по маршруту. Но в последнее время, когда шахтеры и другие злостные забастовщики стали устраивать рейсовую войну, Нюрка порой больше трех недель в доме не появлялась. А Валька мужик здоровый, организм требует женской ласки, да и ребенком пришла пора обзаводиться. Но у Нюрки, видите ли, призвание — не матерью, а проводницей она с детства мечтала стать.

Рано утром Валька сходил в магазин, купил две «Столичной» и пять «Жигулевского». Уселся на кухне, включил телевизор и налил в стакан. По «ящику» объявили, что в Кузбассе шахтеры вновь устроили забастовку и перегородили железнодорожную магистраль. Когда теперь Нюрка вернется, сказать было сложно, и Валька выпил за то, чтобы все правительство отправили в отставку.

Теща, совсем ещё моложавая и даже симпатичная женщина лет сорока пяти в халате вышла на кухню. Она как никто другой понимала причину Валькиного запоя. Села за стол, бросила взгляд на бутылочную батарею и сочувственно вздохнула:

— Опять шахтеры выкобениваются?

— Опять, — ответил Валька и сорвал пробку с «Жигулевского».

Теща молча взяла с полки хрустальный стаканчик и поставила его рядом с Валькиным, граненым.

— Тогда и мне наливай.

Они выпили и Валькина душа, измученная водкой и тоской, разрыдалась.

— Ну разве так можно жить, тещенька? Я уж и сына не прошу, согласен на дочку. А у нас с Нюркой все не как у людей…