Хорь сразу же вышел к нему — но с такой физиономией, как будто его поведут на эшафот.

— Добрый день, фрейлен Каролина, — зная, что где-то поблизости Ян, поздоровался Лабрюйер.

— Господин Гроссмайстер, я должен просить у вас прощения, — хмуро сказал Хорь. — Я был невежлив и вообще показал себя с отвратительной стороны.

— И в этом раскаиваетесь? — спросил сильно удивленный Лабрюйер.

— Я был неправ.

Лабрюйер видел — раскаянием тут и не пахло.

— Ладно, все это мелочи, — сказал он. — Я сейчас съездил в зоологический сад. Я не знал, что там обнаружу — а обнаружил что-то нехорошее. Мне нужен план Риги с окрестностями.

— Прошу вас, — с ледяной любезностью Хорь пропустил Лабрюйера в лабораторию.

Лабрюйер с четверть минуты смотрел на план.

— Не больше десяти верст, если по прямой. Есть в нашем ведомстве люди, которые занимаются голубиной почтой?

— Есть, господин Гроссмайстер.

— Нужна помощь такого знатока.

И он рассказал о своей вылазке в зверинец. Хорь слушал и кивал.

— Все совпадает и соответствует, — завершил Лабрюйер. — Голуби вместе с домиком доставлены в нужное место совершенно открыто, чуть ли не под духовой оркестр. Фрау Шварцвальд и кто-то из борцов тайно приезжают ночью в зверинец — мы это своими глазами видели. Они забирают голубей и везут их в северном направлении. Мне кажется, они постепенно увеличивают расстояние между «голубиным домиком» и той точкой, где выпускают птиц. Птицы изучают дорогу — насколько они вообще способны что-то изучать. В конце концов голуби доставляются на морской берег Магнусхольма, от которого до зоологического сада верст десять. При этом они пролетают над батареями, которые там возводятся. Но это имеет смысл, только если уже придумана фотокамера, которую можно прицепить к голубю. Я не знаю, что такое прицепляли к голубям, я это сам не видел, могу только предполагать.

— Такая камера придумана. Ее изготовил немецкий аптекарь Юлиус Нойброннер. И он же проводил опыты с почтовыми голубями. Я читал об этом… — Хорь задумался. — Горностай, как всегда, был прав — сюда следовало посылать именно меня. Я знаю, где взять сведения о почтовых голубях, и сегодня же этим займусь. Но ведь как все складывается к выгоде и пользе «Эвиденцбюро»! Леса почти облетели, и все строительство — как на ладони. А когда выпадет снег — так вообще будет замечательно!

— Будем ждать, пока выпадет снег? — спросил Лабрюйер. — Имейте в виду, им тут задерживаться не стоит — после смерти Адамсона…

Хорь так посмотрел на Лабрюйера, что тот понял: торжественные извинения можно считать недействительными. Но у Лабрюйера был еще один козырь в рукаве.

— Если вы справляетесь в фотографии без меня, то я, пожалуй, съезжу на Театральный бульвар. Я подсказал Линдеру, где следует искать моего крестника — того, с порванной рукой. Очень может быть, что он там, на бульваре, уже сидит и дает показания.

Не дав Хорю произнести хоть слово, Лабрюйер быстро вышел из лаборатории.

Ему осточертело это странное существо в «хромой» юбке, полосатой блузке и вороном парике. Он слишком долго считал Хоря чудаковатой эмансипэ, хотя и знал, что бог весть кому серьезное задание бы не поручили. Но, как всякий мужчина, он смотрел на «фрейлен Каролину» несколько свысока и прощал ей чудачества так, как сильный человек прощает слабого. Норовистый характер он тоже прощал — а вот когда все то же самое взялся проделывать Хорь, Лабрюйер был порядком раздражен.