Человек завопил благим матом, словно его зарезали. Косуке беспомощно оглянулся: те, которые не видели начала стычки, стали на сторону крикуна. Кто-то уже рассказывал собравшимся, как вот этот молодой парень в комбинезоне бил по лицу и даже таскал за волосы ни в чем неповинного пожилого человека, а теперь хочет удрать.

В эту минуту раздался пронзительный свисток полицейского, и «блюститель порядка», растолкав собравшихся, вплотную подошел к Косуке. Крикун разразился жалобами, что его избили — он пальцем показал на Косуке. Несколько человек поддержало крикуна. Полицейский посмотрел на Косуке и нахмурился.

— Вот этот? Знаем его!.. Известный хулиган! А ну пойдем со мной! — крикнул он Косуке и, обращаясь к крикуну, добавил: — И вас тоже попрошу — составим в участке протокол на вашего обидчика.

— Но я… — начал было Косуке, считая, что его принимают за кого-то другого.

— Молчать! — заорал полицейский. — В участке разберемся! Там с тобой поговорят, чертой сын!..

Все трое прошли сквозь расступившуюся толпу. Около тротуара стояла полицейская машина. «Блюститель порядка» молча показал на нее Косуке.

— Но тут стоит мой грузовик! — возмутился он.

Полицейский громко захохотал.

— Ого! Ты еще хочешь украсть чужую машину?.. Ну посмотрите, что за нахал, а! — добавил он, обращаясь к толпе.

Не ожидая ответа Косуке, он бесцеремонно втолкнул его в машину. Дверца захлопнулась…

Комната производила удручающее впечатление. Она была мрачной и длинной, вдоль голых стен протянулось несколько обшарпанных скамеек. В центре стоял одинокий табурет. В дальней узкой стене было пробито окно, закрытое грязной занавеской. Даже в солнечные дни оно пропускало мало света и едва освещало черный письменный стол, находившийся в двух шагах от барьера.

Слева от письменного стола был небольшой столик с пишущей машинкой. Справа стоял массивный шкаф, а возле него — небольшая потайная дверь. В нее-то и протиснулся сейчас генерал Канадзава.

Производивший допрос капитан и сидевший за машинкой сержант вскочили с мест и вытянулись в струнку, приветствуя своего начальника. Со скамеек, грохнув каблуками, сорвалось четверо дежурных полицейских.

Только один человек не обратил внимания на приход генерала — тот, кто сидел на табурете. Полицейский, стоявший за ним, ударил его кулаком.

— Встань, свинья! Не видишь — господин генерал вошел? — прошептал он.

Человек никак не реагировал ни на удар, ни на эти слова. Впервые он был арестован, впервые сидел в тюрьме, впервые его подвергали таким бесчеловечным пыткам. Методы японских полицейских «допросов» он знал только по книжкам и по рассказам очевидцев. И все-таки ему казалось, что он уже где-то видел такое. Но невыносимая боль заглушила в нем даже эту единственную мысль. Невероятным усилием воли он заставил себя сосредоточиться, чтобы слышать и видеть окружающих сквозь ярко-красную пелену, застилавшую опухшие от синяков глаза. До его сознания дошел только конец фразы:

— …и ничего не хочет сказать.

Генерал встал, вышел на середину комнаты. С притворно-ласковой улыбкой на тонких садистских губах он приблизился к арестованному.

— Да ведь это же Косуке! — деланно удивился Канадзава. — Товарищ Косуке!..

Он еще раз всмотрелся в лицо сидевшего на табурете человека и сладким голосом продолжал: