Лионелли подрядился показывать фокусы в самом большом балагане. Оберегая мальчика, еще только-только начавшего овладевать искусством шпагоглотания, итальянец разрешал ему исполнять этот трюк не больше трех — четырех раз в день. Наблюдательный и пытливый мальчик, помогая старому артисту во время его работы, настолько изучил ее за время скитаний с Лионелли, что уже и сам мог исполнять многие фокусы. А трюк с глотанием шпаг он делал так легко и артистично, что приводил в восторг не только зрителей, но и самого строгого судью — своего учителя.
Подзаработав на ярмарке в Александровке, артисты отправились дальше. Снова полуголодная, полунищая жизнь. Так бродили они года три из села в село, из города в город.
Однажды в каком-то уездном городке, расположившись спать на голодный желудок, Лионелли стал рассказывать Мите о красотах родной Италии, которую покинул в поисках счастья. Вспоминая родину, итальянец с горькой иронией говорил о тех унижениях и оскорблениях, которым он подвергался здесь, на чужбине.
— Ничего я не заработал себе на старость. И сейчас голодный валяюсь в холодном сарае, вместо того чтобы отдыхать в теплой постели. Но в тебя я верю, Митенька. Ты станешь артистом. Только работай, трудись… Спасибо тебе, что ты не оставляешь старика!
Вскоре он заснул. Утром Митя тихонько встал и, захватив свой скромный реквизит, побежал на базар. Заработав немного денег, он, радостный, прибежал к своему учителю. Но старый артист не подавал признаков жизни. В мечтах о своей родной Италии он заснул и тихо умер во вне.
Митя остался один — без близких, без учителя, с которым он сроднился за несколько лет бродяжничества. Парень уже хорошо знал и умел показывать много фокусов, был неплохим акробатом и шпагоглотателем. Ему исполнилось 14 лет. Для него начиналась новая трудная жизнь.
Странствуя по России, Митя хлебнул немало горя. Где только ни побывал он за эти годы. Юг России, Средняя Азия, Крым, Кавказ — все теплые края вдоль и поперек были исхожены молодым артистом. За тарелку похлебки и кусок хлеба он выполнял в балаганах самую грязную работу, лишь изредка удостаиваясь чести выступать в качестве фокусника и акробата. Стиснув зубы, Митя терпел, продолжая работу. Он дал себе слово, что «выбьется в люди», станет большим артистом.
Шли годы. Дмитрия Лон-го уже знали хозяева многих балаганов. Видя, что с каждой ярмаркой он работает все лучше и лучше, а количество фокусов у него становится все большим и разнообразным, его заранее стали приглашать на предстоящие ярмарки. А вслед за балаганщиками он начал получать приглашения и от владельцев цирков. Платили ему немного, но выступления в цирках уже означали для артиста переход в иную, более высокую по квалификации категорию.
Приветливого и обаятельного парня артисты очень любили. Некоторые из них в знак благодарности за разные услуги старались помочь юноше и в часы особого расположения показывали ему свои заветные фокусы и делились секретом их исполнения, что в то время было редкостью.
Так, работая в Бухаре с приехавшим туда цирком Юматова, Лон-го встретился с шейхом Бен-Али. У старого факира случилось несчастье: жулики украли у него два больших чемодана, в которых находилось все имущество бродячего артиста. В поисках воров Лон-го остался со стариком Бен-Али, рассчитывая на то, что жулики начнут торговать ворованным после отъезда цирка. Предположения молодого артиста оправдались. Через несколько дней после окончания гастролей юматовской группы на базаре в Бухаре стали продаваться халаты и другие вещи, украденные у факира. Лон-го удалось выследить жуликов и припугнуть их при помощи околоточного. Воры вернули старику почти все его имущество.
Растроганный факир знал, что Лон-го из-за него не уехал из Бухары и остался без ангажемента. Тогда старик предложил юноше переехать к нему на квартиру. В благодарность Бен-Али начал обучать Лон-го разным иллюзиям и факирским трюкам. Дервиш научил его ходить босыми ногами по горячим углям, насыпанным на железный противень. А чтобы ноги не были чувствительны к огню, заставлял держать их в тазу в специальном растворе, состоявшем из квасцов и вяжущих масел. Конечно, несмотря на секрет, при показе этого трюка от артиста требовалась большая сила воли, сноровка и быстрота.
Бен-Али научил Лон-го заглатывать три разноцветных шарика — красный, черный и белый — и показывать зрителям любой из них. Этому помогали «зарубки», сделанные на шариках. Митя чувствовал их языком и безошибочно «выдавал на-гора» требуемое публикой. Заглатывались и разноцветные шелковые платочки, отмеченные тончайшими узелками, легко распознаваемыми языком.
Шпагоглотателю Лон-го, у которого был расширенный пищевод, ничего не стоило научиться выпивать несколько литров воды и даже керосина с бензином и выпускать эту жидкость струей в специально подставленный стеклянный сосуд. Пить керосин с бензином было, конечно, очень противно.
Прикрывая лицо мокрым полотенцем, чтобы не обжечь губы и брови, старый факир Бен-Али учил Лон-го стремительно выпускать изо рта струю керосина, направляя ее на палку, обмотанную паклей. Создавалось полное впечатление, что огненная струя бьет фонтаном. Также не очень «вкусным» было и заглатывание золотых рыбок и даже крошечных лягушек, которых потом вместе со струей воды Лон-го научился выпускать изо рта. Этот трюк назывался «человек-аквариум».
Но этого мало. В течение нескольких месяцев, проведенных в Бухаре вместе с Бен-Али, молодой артист научился и другим факирским трюкам. Так, на манеж выносили раскаленную печку и ставили ее в центре. Хорошенькие ассистентки, наряженные в восточные костюмы, опахалами из павлиньих перьев раздували огонь в жаровне и плавили на нем олово. Деревянной русской ложкой Лон-го, словно борщ, зачерпывал олово и как бы случайно проливал несколько капель на мокрый поднос. Капли металла шипели и пузырились. Артист, подойдя к первому ряду партера, чтобы публика могла убедиться, что трюк исполняется без обмана, подносил ложку ко рту и на секунду капал раскаленное олово себе в рот. Секрет трюка состоял в том, что перед его показом факир незаметно для зрителей вставлял за зубы крошечную ванночку, куда и попадал раскаленный металл.
Однажды в Ташкенте какой-то подвыпивший и подозрительно настроенный субъект усиленно придирался к факиру и пытался разоблачить Лонго, пользовавшегося большим успехом. Этот зритель стал кричать на весь зал, что фокус — не что иное, как шарлатанство и обман. Он потребовал повторения трюка. Возбужденная публика загудела, затопала, поддерживая скептика, Лон-го пришлось повторить опыт с раскаленным металлом. Но зритель все же не унимался, утверждая, что артист якобы проводит незаметную подмену металла воском. Он требовал, чтобы факир вылил несколько капель олова на его, зрителя, ладонь. Лон-го трудно было отговорить разбушевавшегося скептика от его просьбы. Но на этом уже настаивал весь цирк. Делать было нечего, предупреждения не подействовали, и Лон-го капнул металл на руку настойчивому зрителю. С диким воплем тот убежал с арены, проклиная и артиста и всю публику. На другой день хозяину цирка пришлось дать солидную взятку полицейскому приставу, чтобы замять этот неприятный инцидент.
Примерно таким же способом исполнялся и трюк с откусыванием от раскаленной железной пластинки заранее подпиленного небольшого кусочка. Факир раскрывал рот, и пластинка попадала на острый маленький гребешок, также незаметно вставленный в зубы. Тут важно было не обжечь губы.
Старый Бен-Али щедро делился с Митей всеми своими секретами. Он показал ему, как демонстрировать «опыты анестезии» — прокалывать в разных местах иглами щеки и надбровье, находя для этого всегда одни и те же участки тела с наименьшей сетью кровеносных сосудов. Прокалывая щеки большим крючком, Лон-го оттягивал их вниз и к каждому крючку подвешивал десятифунтовые гири!
Он проделывал и другие факирские трюки, рекламируемые в афишах «зверствами инквизиции»: голыми ногами прыгал на битом стекле, ложился спиной на доску, утыканную гвоздями. В первом случае факир заранее подбирал и складывал в специальный мешок такие осколки бутылок, острые края которых предварительно стирались. Высыпанные из мешка на лист фанеры и подсвечиваемые прожекторами, стекла переливались в свете огней и являли собой устрашающее зрелище, когда человек становился на них ногами и даже приплясывал… И ложе из гвоздей, острия которых были искусно затуплены, тоже не доставляло особой радости исполнителю. Но когда худой, поджарый Лон-го ложился на них, то на каждый из этих гвоздей приходилась ничтожная часть веса тела. Правда, было больно, но не настолько, чтобы нельзя было терпеть одну-две минуты.
Все эти «чудеса» окутывались таинственностью, специально подобранная музыка и освещение, нарочитая медлительность в подготовке трюка и мгновенность его исполнения, тонкая, продуманная театрализация — все было рассчитано на то, чтобы усилить «волшебные чары» и могущество факира. Этому способствовали и особая обстановка на манеже, и выразительная пластика всех движений артиста, и десятки поддельных золотых медалей, внушительно красовавшихся на халате. Этими наградами факир якобы был удостоен при дворах различных восточных властителей. И не случайно Лон-го на афишах именовался «факиром при дворе шаха персидского, эмира бухарского, хана кокандского, эмира афганского, несравненным доктором магических наук, выдающимся спиритом».