Именно в Сирии, по словам Али Фуада, Кемаль впервые заговорил о турецком национализме, и случилось это так.

Как-то на сержанта, выведенного из себя тупостью арабского новобранца, набросился наблюдавший за обучением турецкий офицер.

— Этот араб, — на весь плац кричал он, — принадлежит к великой нации, давшей миру Пророка, и ты недостоин даже мыть его ноги!

Оказавшийся рядом Кемаль не выдержал.

— Да как вы смеете утверждать подобное? — обрушился он в свою очередь на недоуменно взиравшего на него офицера. — И если вы забыли, что мы с этим самым сержантом принадлежим к не менее великой нации, то я вам напомню об этом!

В другой раз он потребовал отдать под суд турецкого сержанта, зверски избившего несообразительного араба.

— Во мне, — говорил он, — возмутилась совесть турка, именно турка, а не османа или вообще мусульманина!

По всей видимости, он уже тогда начинал осознавать не только всю иллюзорность османизма, но и разлагавшего самих османов права угнетать другие народы.

Но взгляды взглядами, а деятельная натура Кемаля требовала дела.

А его-то как раз и не было!

Да, он создал тайное общество и красиво говорил на тайных сходках, но ничего так и не изменилось в их жизни.

И говорить о какой-то революционной работе в Сирии было в высшей степени бессмысленно.

Да и на что могла рассчитывать, по сути дела, небольшая горстка романтиков в совершенно чужой им стране?