Когда я прибыл в Румынию, мы прикрывали нефтяные вышки Плоешти, и Вилли Батц сразу сделал меня командиром эскадрильи. Мы всегда состязались с Баркгорном, так как мы трое были лучшими асами после того, как Ралль отправился на запад, и я всегда побеждал. Это происходило потому, что Батц был штабным офицером и его обязанности постоянно держали его на земле, а Герд был ранен несколько раз и временно прекращал летать. Затем Герд отправился на запад и пересел на FW-190, а потом на реактивные самолеты, поэтому я летал больше него. Я привык поднимать пальцы после удачного вылета, чтобы показать свои победы и немного позлить его.

Баркгорн мог иметь гораздо больше побед, но когда возникал вопрос, кто именно сбил самолет, он всегда отдавал победу другому пилоту. Батц действовал примерно так же. Он добился больших успехов и сбил 237 самолетов, получил Мечи, но в феврале 1945 года его перевели в Венгрию. В России Батц одержал 14 побед за один день, поэтому он постоянно напоминал мне, что хотя у меня больше побед, он сбил больше самолетов за один день. Это было так, но я указал ему на свои Бриллианты и спросил: «А где твои?» Но мы и сегодня остаемся добрыми друзьями.

На бумаге меня произвели в майоры, но пока не подтвердили новое звание, и я командовал базой в Яссах. JG-52 снова разделили, часть дралась против русских, а часть – против американских тяжелых бомбардировщиков. Храбак убыл командовать JG-54, а командиром JG-52 был назначен Граф. Именно в Румынии я едва не потерял своего первого ведомого. Мы патрулировали над Яссами, и я ни о чем не думал, любуясь на фотографию моей Уши, которую прикрепил над альтиметром. Мне доставляло удовольствие мимоходом глянуть на нее. Но внезапно меня одолели дурные предчувствия, словно что-то укололо в шею. Можете назвать это шестым чувством. Я оглянулся на своего ведомого, совсем зеленого новичка, и увидел, как вражеский истребитель стремительно заходит на него. Я крикнул ему, чтобы он немедленно отваливал вправо, что парень и сделал, показав незаурядную реакцию. Пушечная очередь пролетела мимо. Я понимал, что противник явно не один, пожтому немедленно выполнил переворот. Этот русский оказался очень агрессивным, нельзя было позволить ему уйти. Я сел противнику на хвост и приказал ведомому перейти в пологое пике, чтобы заставить русского подумать, будто перед ним легкая добыча. Русский полностью сосредоточил внимание на цели, поэтому я легко сбил его, приказав ведомому следить, к чему приводит такое поведение. Затем я объяснил ему, что происходит, если ты не следишь за своим хвостом. Как ни странно, русский все-таки оказался один, без ведомого. Нам повезло, но до конца полета мы были настороже. Я сказал себе, что могу посмотреть на фотографию Уши попозже, никуда она не денется.

В Румынии мы могли сравнить русских и американских пилотов. Мы взлетели, чтобы перехватить русские бомбардировщики, атаковавшие Прагу, и встретили множество самолетов американского производства с красными звездами. Американцы поставляли их по ленд-лизу. Но там также оказались и американские истребители. Мы находились примерно на 1000 метров выше. Судя по всему, русские и американцы пытались разобраться, кто есть кто, и не подозревали о нашем присутствии. Я приказал идти вниз, сначала атаковав «мустанги», а потом русских, а потом прорываться мимо бомбардировщиков, выполнив только одну атаку. Затем мы должны были убраться оттуда как можно быстрее, так как нас было всего четверо – одно звено.

Я во время пике обстрелял два Р-51 – один пошел вниз – а затем русский бомбардировщик «бостон». Я добился нескольких попаданий, но не сбил его. Вторая пара также успешно атаковала «мустанги», и с нами было все в порядке. Но затем случилось неожиданное. Советские и американские истребители начали обстреливать друг друга, замешательство сработало на нас. Они не поняли, что всю бучу затеяло звено немецких истребителей! Русские бомбардировщики в панике покидали бомбы и повернули назад. Я увидел, что были сбиты три Яка и поврежден «мустанг». Он уходил, волоча хвост белого дыма.

Все это происходило при защите Плоешти и Бухареста, а также над Венгрией. Бомбардировщики там прилетали обязательно в сопровождении сильного прикрытия. В-17 наносили удары по железнодорожным узлам, и нас отправляли на перехват. Во время одного такого вылета мы не заметили «мустангов» и приготовились атаковать бомбардировщики. Но внезапно впереди и чуть ниже мелькнули четыре американских истребителя. Я приказал атаковать их. Я сблизился с одним и открыл огонь, истребитель разлетелся на куски, и один обломок зацепил мое крыло. Но я уже сидел на хвосте у второго, который после моей очереди вспыхнул и переворотом пошел вниз.

Мое второе звено сбило еще два истребителя. Но потом мы увидели новые самолеты и атаковали их. Я сбил еще один «мустанг» и заметил, что лидер не сбрасывает подвесной бак. Я сблизился с ним и сбил его. Вскоре после этого меня отозвали, чтобы назначить командиром I/JG-52, это произошло 23 июня 1944 года. Я получил возможность еще раз схватиться с «мустангами», которые прследовали звено Ме-109. Я попытался предупредить своих по радио, но они не слышали.

Я спикировал, зашел на «мустанг», обстреливающий Ме-109, и взорвал его. Но повторить успех не получилось, так как американцы не позволили больше внезапно атаковать себя. Они хорошо прикрывали бомбардировщики, и нам никогда не удавалось подлететь к тем достаточно близко, чтобы нанести удар. Я с облегчением заметил, что пилот успел раскрыть парашют. У меня к этому времени кончились боеприпасы. Как только это произошло, ведомый сообщил, что несколько противников заходят мне в хвост. Я бросил самолет к земле, а восемь разозленных американцев погнались за мной.

Должен признаться, что это было очень неприятное ощущение! Я делал змейки влево и вправо, когда они стреляли, но надо сказать, они делали это со слишком большого расстояния, а потому их огонь был неэффективным. Я направился в сторону аэродрома, где меня могли прикрыть зенитки, но у меня подошло к концу и топливо. Мотор заглох, и я начал терять высоту. Мне пришлось прыгать с парашютом, и это был единственный случай, когда я воспользовался им в бою. Я шел на вынужденную посадку 16 раз, причем иногда подбитый зенитками. В остальных случаях причиной были обломки сбитых мной самолетов, а однажды произошла поломка мотора, но я спас истребитель.

Я прыгал с парашютом в летной школе в Гатове. Когда я делал это в Румынии, то был уверен, что хотя бы один пилот, но обстреляет меня. Однако он отвернул в сторону и помахал мне рукой. (Это был капитан Роберт Гёбель из 31-й истребительной группы.) Я приземлился в 6 километрах от аэродрома, и несколько наших солдат подобрали меня. Они подвезли меня на аэродром на своем грузовике. В этот день мы потеряли половину своих самолетов, так как противников было много больше, а многие наши летчики были молодыми и неопытными.

Я знал, что если вражеский летчик начал стрелять слишком рано, вне радиуса эффективного действия его пулеметов, он легкая добыча. Но если пилот приближается и не стреляет, стараясь контролировать ситуацию, вы столкнулись с опытным летчиком, который намерен сбить вас. Я разработал разную тактику для разных случаев – отворот в сторону, уход вниз с переворотом и отрицательными перегрузками, внезапное уменьшение скорости, чтобы противник проскочил вперед. Все это работало, если вам удастся воспользоваться ошибками противника.

Когда я был в Венгрии, напряженные воздушные бои продолжались, нашу эскадру раздергали по частям. Капитан Гельмут Липферт командовал 6./JG-52, я тоже служил там, когда командование эскадрой принял Герман Граф. Летчики Липферта дрались с тяжелыми бомбардировщиками и несли большие потери. Они были очень отважны, но американских истребителей сопровождения было слишком много.

Так как я обучался летать на Ме-262 и даже однажды в марте 1945 года летал на нем, Галланд предложил мне снова подумать о переходе в его подразделение, но мое сердце и мои друзья оставались в JG-52. Поэтому я предпочел остаться там. Мне сказали, что американские летчики имеют неофициальный приказ расстреливать пилотов реактивных самолетов, спасающихся на парашютах. Я знал Руди Зиннера, и он рассказал мне свою историю. Это было просто ужасно. Мы имели жесткий приказ никогда не стрелять по летчикам на парашютах. Я это знаю, так как занимал разные командные должности в JG-52. Мысль о переводе была интересной, однако я не хотел становиться еще одним пилотом в этой эскадрилье. Там было слишком много старших офицеров, в результате я, как Герд и Крупи, превратился бы в ведомого. Верность своей части была сильнее.

Вдобавок в JG-52 было много новых летчиков, которые нуждались в обучении. Новички становились все моложе и имели все меньше часов налета, прежде чем их бросали в бой. Ралль, Крупински, Штайнхоф и другие были переведены в ПВО Рейха, где и закончили войну. Я сомневался, но тогда думал, что принял правильное решение, я был нужен JG-52, поэтому я там остался. Много лет спустя я понял, что моя жизнь могла сложиться совсем иначе, если бы я перешел в JV-44. В этом случае я не потерял бы 10 лет жизни.

8 мая 1945 года, примерно в 08.00, я взлетел со своего аэродрома в Чехословакии и направился к Брюнну (Брно). Мы с ведомым увидели ниже себя восемь Яков. Я сбил один, и это была моя последняя победа. Я решил не атаковать остальные, потому что заметил выше себя появившиеся 12 «мустангов». Мы с ведомым опустились к земле, где дым бомбежки мог укрыть нас. Мы проскочили сквозь дым и увидели, как союзники ожесточенно дерутся друг с другом. Невероятно!

Когда мы приземлились на аэродроме, нам сказали, что война закончилась. Надо сказать, что я за все время войны ни разу не позволил себе не выполнить приказ. Но когда генерал Зайдеман приказал мне и Графу перелететь в британский сектор, а остальной личный состав эскадры сдать американцам, чтобы избежать плена у русских, я не смог оставить своих людей. Это было бы недостойно командира. Граф сказал то же самое.

Граф отдал приказ уничтожить истребители. Я приказал людям, которые не были нужны, начать двигаться на запад. Биммель открыл баки с бензином, чтобы поджечь самолеты. Мы не хотели, чтобы они попали к русским. Я решил расстрелять все боеприпасы и начал, но тут вспыхнули бензиновые пары. Я сидел в кабине, а истребитель уже горел. Я решил, что я идиот, и поспешно выпрыгнул наружу, не слишком пострадав. У меня лишь сгорели волосы на левой руке. Мы уничтожили 25 отличных истребителей. Они хорошо смотрелись бы в музее сегодня.

Семьи некоторых из наших людей жили неподалеку, поэтому мы при отступлении захватили с собой женщин и детей. Мы слышали, что происходит с женщинами, если русские захватывают их. Дома многих семей были разбомблены, и они перебрались поближе к аэродрому. Я боялся за них.

За мою голову была объявлена большая награда. Я был хорошо известен повсюду, и каждый знал, что Сталин был бы рад заполучить меня. Я шел со своей частью, мы двигались днем и ночью, стараясь уклониться от русских, которые двигались на запад по территории Чехословакии. Наконец мы сдались американцам. У нас было много раненых, часть из них могли идти, других пришлось нести. Одним из таких был обер-лейтенант Вальтер Вольфрум. Мы несли его, и вскоре после сдачи его освободили. Именно Вольфрум сумел доставить позднее мое письмо Уши.

Американцы передали всех нас Советам. Граф попал к американцам, но потом его прислали к нам, и я снова с ним встретился. Я помню, как Граф говорил мне, что русские расстреляют кавалеров Бриллиантов, как только заполучат. Я не сомневался, что здесь он прав. Граф также сказал, что женщины, дети и наземный персонал остались совершенно беспомощны. Они оказались в лапах Красной Армии, и мы понимали, что это означает.