— Кто ты? И чем ты стала?

— Я стала продажной девкой, самозванкой, лгуньей и мошенницей. Я попала в когти чудовища. Когда-то я была такой же, как ты — добродетельной, искренней, невинной, — и теперь хочу снова стать такой же. Ты примешь меня? Такой, какая есть, грязной и испорченной?

— Боже, Ева, о большем я не могу и мечтать. Я полюбил тебя с того момента, как впервые увидел.

— Тогда… не спрашивай больше ни о чем. Умоляю тебя. Спрячь меня здесь. Доставь Отто в Найроби. Если кто-то спросит обо мне — кто бы то ни было, — не говори, где я. Отвечай, что пропала. Оставь Отто в госпитале. Если выживет, его отправят в Германию. Возвращайся ко мне, как только сможешь. И тогда я все объясню. Сделаешь так? Видит Бог, у тебя нет на то никаких причин, если только ты не доверяешь мне.

— Ты знаешь, что доверяю, — негромко сказал он и, повернувшись, крикнул: — Маниоро! Лойкот! — Масаи ожидали неподалеку. Распоряжения были коротки и четки. На все ушло не больше минуты. Отдав указания, Леон снова обратился к Еве: — Отправляйся с ними. Делай все, что они скажут. Ты можешь им доверять.

— Знаю. Но куда они отведут меня?

— На гору Лонсоньо. К Лусиме, — ответил он.

Ее фиалковые глаза озарились надеждой.

— На нашу гору? О, Леон, едва увидев ее, я поняла, что эта гора имеет для нас какое-то особенное значение.

Пока они разговаривали, Маниоро нашел портплед с личными вещами Евы, вытащил его из багажного отделения аэроплана, передал стоявшему внизу Лойкоту и спрыгнул на землю. Оставшись одни, Леон и Ева молча посмотрели на друг на друга. Он подался к ней, и она не колеблясь шагнула в его объятия. Тела слепились так крепко, будто некая сила желала сплавить их в единое целое. Ее дрожащие губы коснулись его щеки.

— Поцелуй меня, мой милый. Я так долго этого ждала.

Их губы встретились, как трепещущие крылья порхающих бабочек, и через мгновение жар страсти захватил Леона. Он с жадностью впитывал тепло ее языка, вкус ее рта. Их первый поцелуй длился мгновение и вечность. Наконец они оторвались друг от друга.

— Я знал, что люблю тебя, но до сего момента не понимал, насколько сильно, — тихо сказал он.

— У меня такое же чувство, — ответила она. — Я не понимала, что значит верить и любить.

— Тебе нужно идти. Еще немного, и я просто не отпущу тебя.

Ева посмотрела в сторону озера. Морани и зрители возвращались. Несколько человек несли подвешенные к шестам тела двух убитых львов.

— С ними Густав и Хенни. Они скоро будут здесь. Будет лучше, если они меня не увидят и не узнают, где я. — Она быстро поцеловала его в губы и отстранилась. — Буду ждать твоего возвращения. Каждый день, каждый миг без тебя — вечность и мука.

Не говоря больше ни слова, она подобрала юбки и выбралась из кабины. Маниоро и Лойкот ждали ее внизу, и все трое сразу побежали к деревьям, скрытые от Хенни и Густава фюзеляжем аэроплана. У самой рощи Ева остановилась, оглянулась и помахала рукой. Еще секунда, и они скрылись в чаще, а Леона накрыла вдруг такая волна отчаяния, что ему пришлось собрать все самообладание, чтобы приготовиться к встрече Густава, который уже поднимался по лестнице.

Забравшись в кабину, немец упал на колени перед телом господина.

— Господи! Он умер! — Слезы искреннего горя брызнули из глаз и покатились по обветренным щекам. — Прошу тебя, Господи, пощади его! Он был мне больше чем отцом.