Он смотрел на прилавок, на котором стоял великолепный (советский) бинокль. Я понял, что он его тут же немедленно купит (800 рублей), и бинокль – восьмикратный! Ого! Бледный, говорю, в холодном поту, он пересчитал свои деньги и говорит мне:

– Надо скорей купить.

У него не хватило, я добавил, потом он, конечно, повесил (это был футляр) бинокль на грудь, и мы пошли гулять далее по магазину.

Т. А., облетевшая то, что хотела облететь, наконец увидела и нас.

– Ну надо ехать. Как раз к обеду.

– Поехали, – говорит она. – А это что у тебя на груди болтается?

– Да это, – он говорит, – чепуха, не обращай внимания.

Я, как шофер и, конечно, друг бинокля, как ты понимаешь, в дело не влезаю.

– Нет, позволь, Арсений, – говорит Т. А. – Но это же, кажется, бинокль?

– Да. Тут мы с Юрочкой думали-думали и решили купить.

– И сколько же он стоит?

– Это был последний экземпляр, и мы его купили по смехотворно низкой цене.

– Арс! Но у тебя есть по крайней мере шесть биноклей и еще подзорная труба!

– Таня, ты – не понимаешь! У меня есть бинокли – шестикратные (труба не в счет), двенадцатикратные, но восьмикратного у меня не было.

– Ну, смотрел бы в шестикратный!

– А где он? – резонно спросил Арсений Александрович.

– В Голицыне.

– Но мы-mo в Солнцеве. А я хочу сейчас посмотреть!

– Т. А., – сказал я, – он, кажется, имеет право.

Теперь, Фазилъ, почему я этот фрагмент своих воспоминаний о великом поэте посвящаю тебе: слушай, бинокль интересовал его потому, что приближал далекое! Понимаешь, то, до чего рукой нашей не дотянуться.