Начальник III отделения был суров и к уже приговоренным к каторге социалистам. Так, мужчин, осужденных на каторжные работы по процессу 193-х, по его указанию заковали в ножные кандалы, хотя многие из них принадлежали к сословиям, чьей привилегией было избавление от оков[442].
Однако наиболее ярко отношение Мезенцова к политическим заключенным проявилось в распоряжениях о режиме Новобелгородского и Новоборисоглебского централов Харьковской губернии, где в 1875–1880 годах содержалась основная часть каторжан-социалистов. Причем стоит сказать, что эти централы, созданные в 1869 году, подчинялись не III отделению, а Министерству внутренних дел и непосредственно на месте – харьковскому генерал-губернатору[443]. Так что Мезенцов тут выступил в роли непрошеного законодателя, которому, однако, ввиду его положения подчинилось тюремное начальство.
Согласно Мезенцову, заключенные (причем только «политики») должны были содержаться в одиночных камерах без права общения друг с другом, причем он требовал оставлять в одиночках даже тех арестантов, кто после отбытия установленной по закону части срока переводился в разряд так называемых «исправляющихся». Узникам также запрещались: а) свидания с родными (позднее в виде исключения Мезенцов разрешил их для родственников трех человек); б) чтение любых книг нерелигиозного содержания; в) всякий физический труд[444].
Ко всему прочему камеры в обоих централах были маленькие, в них был минимум предметов: стол, «параша», койка в виде голых досок (с лоскутом холста или войлоком, обшитым дерюгой, но без одеяла и подушки), а в Новобелгородском централе – еще и табуретка. Ночью арестантам было велено раздеваться, и они спали на голых досках, прикрываясь своими штанами и мучаясь от холода. В Новобелгородской тюрьме надзиратели вели себя грубо, а заключенные в случае протестов заковывались в кандалы и помещались в зловонные и душные крохотные карцеры. В этом централе за период 1875–1878 годов трое «политиков» умерло[445]. В целом за 1875–1880 годы в обоих централах из 35 «политических» узников скончались 8 и еще 7 – заболели психически[446].
3-10 июля 1878 года в Новобелгородском централе произошла голодовка заключенных, приведшая к некоторому смягчению режима. Постепенно арестанты получили право читать не только религиозную, но и светскую литературу, расширилась возможность свиданий с родными[447]. О Новобелгородском централе подробно рассказывалось в рукописи А. В. Долгушина «Заживо погребенные», тайно переданной землевольцам с помощью матери одного из узников накануне или вскоре после убийства начальника III отделения. Эта рукопись была издана в Петербургской вольной типографии в 20-х числах августа 1878 года[448] и произвела немалое впечатление, в том числе и на Зунделевича[449].
Таким образом, можно сделать однозначный вывод, что обвинения в адрес Мезенцова, на основании которых Зунделевич согласился участвовать в его убийстве, полностью соответствовали действительности.
Убийство Мезенцова 4 августа 1878 года в Петербурге и роль Зунделевича в этом предприятии
Источники расходятся в том, кому принадлежала инициатива этого террористического акта. А. Д. Михайлов пишет, что это была Ольга Натансон[450], а Дейч и Бердников называют самого Кравчинского[451]. Возможно, тут было «встречное» движение обеих сторон. В первой декаде июля за зданием III отделения на набережной Фонтанки, дом 16, где в одной из квартир и жил Мезенцов, началось наблюдение с целью узнать все маршруты его передвижения[452].
Согласно Дейчу, основным наблюдателем был Зунделевич. Он с утра до позднего вечера, умудряясь оставаться никем не замеченным, выслеживал все выходы Мезенцова и в самые короткие сроки, к середине июля, разузнал всю необходимую для подготовки террористического акта информацию. После этого Зунделевич уехал на российско-германскую границу, чтобы организовать уже упоминавшийся переход через нее Стефановича, Дейча и Павловского[453], но в конце июля вернулся в Петербург.
План покушения базировался на том, что ежедневно в начале девятого утра Мезенцов без охраны, в сопровождении одного лишь своего друга – отставного подполковника Макарова – шел в часовню на Невском проспекте у Гостиного двора, а после молитвы возвращался к себе домой. Решено было, что на обратном пути к нему подойдет Кравчинский с кинжалом, завернутым в газету, и нанесет ему сильный удар в грудь. Рядом с Кравчинским должен был идти Баранников, который, в случае если бы Макаров попытался схватить террориста, остановил бы подполковника выстрелом из револьвера. Однако при этом его хотели только напугать, а не убить или ранить: Макаров был частным лицом, а не охранником Мезенцова.
Недалеко от места происшествия должна была стоять заранее приготовленная пролетка, запряженная рысаком Варваром и управляемая кучером А. Ф. Михайловым. Планировалось, что Кравчинский и Баранников после убийства Мезенцова быстро вскочат в нее и Варвар стремительно унесет их от возможного преследования. В деле намечалось участие и четырех сигнальщиков – А. Д. Михайлова, Зунделевича, Бердникова и Карловского: первые двое – для подачи условных знаков о приближении Мезенцова, двое других – о том, свободен ли путь для экипажа[454].
Почему Мезенцов не принимал мер для своей безопасности? Дело тут было не только в его бесспорной храбрости, но и в самонадеянности. Тесно общавшийся с ним весной 1875 года жандармский полковник В. Д. Новицкий (впоследствии генерал-лейтенант и многолетний начальник Киевского ГЖУ) вспоминает слова Мезенцова о возможных покушениях на руководство тайной полиции: «…власть шефа жандармов так еще велика, что особа шефа недосягаема; обаяние к жандармской власти так еще сильно, что эти намерения стоит отнести к области фантазий…»[455]
К концу июля вся подготовка к задуманному «акту возмездия» была закончена, все участники – на месте. Но сам Кравчинский, несмотря на то что был одним из инициаторов всего дела, не мог решиться убить хоть и врага, но все же человека. Однако известие, полученное 3 августа, избавило его от колебаний: в Одессе днем раньше был расстрелян социалист И. М. Ковальский, приговоренный 24 июля Одесским военно-окружным судом к смертной казни за оказанное им и его товарищем 30 января 1878 года вооруженное сопротивление при аресте (при этом Ковальским было ранено три жандарма, но погибших не было). Вечером 3 августа решено было непременно убить Мезенцова на следующий день[456].
Покушение произошло в точности так, как намечалось организаторами. Сигнальщики подали Кравчинскому и Баранникову условные знаки о движении Мезенцова. В 9 часов 10 минут утра, когда он с Макаровым шел по тротуару из часовни, на углу Михайловской площади и Большой Итальянской улицы Кравчинский и Баранников двинулись им навстречу. Кравчинский, выхватив из-под газеты кинжал, вонзил его в верхнюю часть живота Мезенцова по самую рукоятку и провел им по направлению от правой стороны к левой, повредив желудок и печень. После этого он бросился к карете, стоявшей с восьми утра на Большой Итальянской улице. Макаров побежал следом с криком «Ловите! Держите!» и, размахивая зонтом, даже ударил Кравчинского. Баранников тут же выстрелил поверх головы Макарова, остановив его.
Кравчинский быстро вскочил в пролетку, но с Баранниковым вышла заминка – Варвар, не приученный к выстрелам, запрыгал и едва не ускакал. А. Ф. Михайлов сумел сдержать его, и только тогда Баранников сел в экипаж, который с быстротой молнии помчался по Большой Итальянской улице, потом свернул на Малую Садовую улицу и остановился в Апраксином дворе. Здесь в торговой толчее Кравчинский и Баранников вышли из кареты. Во время поездки на маршрут, свободный от возов, указывали с помощью условных знаков сигнальщики. Вслед за этим А. Ф. Михайлов поехал в манеж, где содержался Варвар. Никто из участников дела в августовские дни арестован не был.
Мезенцов, собрав все свои силы, дошел до Малой Садовой улицы, где при помощи Макарова и еще одного лица был посажен в одну из проезжавших пролеток и довезен до дома. Приехавшим врачам удалось остановить кровотечение, но поврежденная печень не оставляла шансов на спасение. В 16 часов у Мезенцова начались сильные боли, и в 17 часов 15 (или 25) минут он скончался[457].
Дейч конкретизирует действия Зунделевича при покушении: «Надо было проследить, когда он [Мезенцов. –
Зунделевич как один из вдохновителей и участников покушения А. К. Соловьева на Александра II 2 апреля 1879 года в Петербурге
Убийство Мезенцова, удовлетворив потребность радикалов в возмездии за правительственные репрессии, не привело ни к каким позитивным переменам. Впрочем, нет сведений и о том, что такие надежды имели место. Но вскоре после гибели Мезенцова властями были приняты нормативные акты, резко ухудшавшие правовое положение оппозиционеров и населения страны в целом.
1 сентября 1878 года Александр II утвердил Временные правила, согласно которым: а) чины жандармского корпуса (а при их отсутствии – исправники и полицмейстеры) могли без санкции прокуратуры арестовывать лиц,