Согласно Вашему желанию, сообщаю Вам, что мои товарищи не только согласны воспользоваться Вашими статьями, но очень просят Вас присылать поскорее. Оставленными мною у Вас адресами Вы можете пользоваться для пересылки статей. Особенно нам интересно получать каждый месяц хронику заграничного движения[535].
Лавров действительно в конце октября 1879 года написал для «Народной воли» статью «Мнение о рабочем социализме», но она не появилась в печати, поскольку была захвачена жандармами при аресте Квятковского 24 ноября 1879 года в Петербурге. После этого сотрудничество Лаврова с «Народной волей» было отложено в долгий ящик, вплоть до рубежа 1881–1882 годов[536].
Взгляды Зунделевича в народовольческий период
В те два с половиной месяца, что Зунделевич работал в «Народной воле», он активно участвовал в спорах о характере партийной программы. Почти все члены-учредители «Народной воли» были сторонниками гражданской свободы и демократических представительных учреждений. Но о конкретных формах этих институтов и об экономическом разделе программного документа имелись разные мнения. Были предложены три проекта – Морозова, Желябова и Зунделевича, – но ни один из них не был принят[537] (в архивах они тоже не сохранились).
Программа Зунделевича частично известна в пересказе Иохельсона, но, как признается сам мемуарист, он помнит ее не во всех подробностях. Зунделевич, будучи убежденным сторонником самого широкого парламентаризма, разделял набиравшую тогда популярность в народовольческой среде идею Учредительного собрания, созванного на основе всеобщего избирательного права. Однако при этом у Зунделевича, сомневавшегося в демократических и социалистических устремлениях народных масс (особенно крестьянства), было опасение, что Учредительное собрание может санкционировать абсолютизм. В этом случае, по его мнению, «идейное меньшинство вправе было бы вести
Из рассказа Иохельсона не совсем понятно, как могла бы выглядеть эта борьба. Короленко в своих воспоминаниях приводит довольно странный эпизод, когда Зунделевич, защищая в октябре 1881 года в Иркутске, по пути на каторгу, народовольческий террор, говорит о некоем принуждении. Дело, согласно Короленко, было так:
…народническая точка зрения заговорила устами Рогачева [другого каторжанина. –
– Скажите, Зунделевич, – спросил он, – что вы [народовольцы. –
<…> Зунделевич несколько смутился. Очевидно, готового ответа у него не было.
– Мы думали, – ответил он, – что это произведет могучий толчок, который освободит присущие народу творческие силы и послужит началом социальной революции.
– Ну, а если бы этого не случилось и народ социальной революции не произвел… как и вышло в действительности… Тогда что?..
Зунделевич задумался, как бы в колебании, и затем ответил:
– Тогда… тогда мы думали… принудить…[539]
Приведенный Короленко диалог вызывает целый ряд сомнений и вопросов. Зунделевич не был в восторге от «творческих сил» народа и не верил в близкую социальную революцию, поэтому говорить подобные вещи от себя лично никогда бы не стал. Если же предположить, что он говорил от имени «Народной воли», которая, судя по ее программным документам (о чем ниже), действительно верила в народ и в близкий социальный – прежде всего аграрный – переворот, то и тут сказанное им не соответствовало партийным установкам: цареубийство напрямую не увязывалось народовольцами с началом народной революции. А насчет «принудить» ситуация совсем таинственная – кого принудить и к чему? Правительство к уступкам? Народ к демократии? Массы к социальной революции?
В общем, либо Короленко за давностью лет что-то перепутал, либо Зунделевич как-то очень неудачно сымпровизировал. Наиболее вероятно, что тут – сочетание и того и другого. Но, может быть, в рассказе Короленко отразилась, хотя и с большими искажениями, мысль Зунделевича о том, что меньшинство имеет право заставлять большинство принимать ценности гражданской свободы и демократии. Однако эти идеи носили не бланкистский (где диктаторским образом навязывался социализм), а скорее либеральный характер.
Зунделевич, так же как, впрочем, и абсолютное большинство народовольцев, считал террор методом, пригодным только в условиях авторитарного режима. Гольденберг приводит его слова о том, что при демократии «правительственное лицо свято и неприкосновенно»[540].
О социально-экономической программе Зунделевича 1879 года почти ничего не известно, но, безусловно, он не мог полностью обойти крестьянский и рабочий вопросы. Как очень точно высказался Гуревич, «мнения его [Зунделевича. –
Брат Зунделевича Илья в письме к Ивановской от 3 октября 1926 года писал о воззрениях Аарона на возможность социалистических преобразований в экономике, правда, касаясь последних лет его жизни:
Если представляется возможность, в силу известным образом сложившихся исторических обстоятельств, сделать попытку перестроить общество на социалистических началах, то <…> возможностью надо воспользоваться. <…>. Он <…> думал, что в каждой отрасли нужно бы национализировать часть предприятий, а часть оставить в частных руках. Параллельная работа этих двух социально разнородных типов <…> заставила бы общественные предприятия работать хозяйственно лучше, в силу неизбежного соревнования, а, следовательно, воочию показало бы населению преимущества именно общественных форм хозяйства.
(Тут, несмотря на употребление термина «национализация», не совсем понятно, идет ли речь о государственных предприятиях или они управляются обществом, то есть трудовыми коллективами.)[543]