Глава 3

ХОЗЯИН ГРУЗИНА

После вынужденной отставки Аракчеева его власть ограничилась маленькой вотчиной, состоящей из двух тысяч душ крестьян. Но это была его собственность, его власть здесь была полнейшей, и он знал, чего хочет и что должен делать[49]. Чтобы описать деятельность Аракчеева в Грузине и понять, как ему удалось превратить его в самое известное поместье в России и впечатлить императора своими достижениями, необходимо иметь представление об институте крепостного права, на котором в то время основывалось все экономическое и социальное устройство России.

Крепостные были частной собственностью помещиков, подобно рабам, которые принадлежали плантаторам на островах Вест-Индии. Фактически они были чем-то вроде скота. В XVI–XVII вв. власть помещиков над крестьянами, работавшими на их земле, постепенно увеличивалась; если первоначально крестьяне были прикреплены к земле, то затем к ним стали относиться как к полной собственности помещиков. Хотя правовая база крепостного права не была четко сформулирована, права помещиков-землевладельцев постепенно расширялись, и все больше землевладельцев имели крепостных. Для Петра Великого крепостное право было лишь одним из элементов государственной системы, где все слои общества, включая дворянство, обязаны служить в той или иной форме. Но с освобождением дворянства во время правления Екатерины это, так сказать, моральное обоснование существования крепостного права окончательно исчезло, и пропасть, разделявшая помещика и крепостного, стала очень широкой. Согласно результатам переписи населения, проведенной в конце царствования Екатерины, половина из 10 миллионов крестьян мужского пола в России были крепостными, принадлежавшими вместе с семьями частным землевладельцам, в то время как другая половина состояла из государственных крестьян, прикрепленных к земле, но не владевших ею и плативших пошлину казне.

Крестьянство не мирилось с таким положением дел. Количество крестьянских бунтов и побегов было бесчисленным; их кульминацией стало восстание 1774 г., когда поднялись все крепостные России. Под предводительством казака Пугачева объединенная армия, состоящая почти из 30 тысяч человек, двинулась на Москву. Повстанцы убивали помещиков и разоряли имения на своем пути, пока их не остановили правительственные войска. Правительство и аристократия были потрясены, но пугачевский бунт не стал толчком к отмене крепостного права. Напротив, часть дворянства он побудил к еще большему давлению на крепостных: они не могли забыть, как крестьяне из их поместий убивали своих хозяев в их собственных постелях.

Таким образом, весь институт крепостного права стал основываться на системе жесточайших телесных наказаний. Розги, палки и кнут, кандалы, рогатки и колодки были почти в каждом поместье и использовались без ограничений. «Почти вся Россия стонет под ударами, – писал полковник Гриббе, служивший под началом Аракчеева в конце царствования Александра. – Людей секут в армии, в школах, в городах и деревнях, на рынке, в конюшнях и в их домах»[50]. В просвещенный век Екатерины помещик не задумываясь откладывал том Вольтера, который читал, чтобы сходить на конюшню и понаблюдать, как до полусмерти избивают одного из его слуг. Неограниченная власть крепостников над крестьянами влекла за собой самые серьезные злоупотребления. Не все помещики были садистами, но общий уровень жестокости был высоким. Известны ужасающие примеры того, как детей и беременных женщин забивали до смерти и раздетых крепостных затравливали собаками. Княгиня Козловская, настоящая русская Мессалина, хлестала женщин по груди и детородным органам; графиня Салтыкова, жена бывшего покровителя Аракчеева, три года держала своего парикмахера в клетке, чтобы он никому не мог рассказать, что она носит парик. Закон запрещал крепостным жаловаться на своего хозяина, и за все время царствования Екатерины лишь двадцать помещиков были наказаны за жестокое обращение с крестьянами, включая убийства, тогда как однажды двенадцать крестьян запороли до смерти за то, что они пожаловались на жестокое обращение[51]. Эта ситуация, несомненно, улучшилась во время правления Александра I, и Комитет министров часто приказывал проверить донесения о жестокости помещиков, но количество этих донесений уже само по себе является красноречивым свидетельством отношения многих дворян к своим крепостным[52].

Богатые дворянские семьи владели тысячами крепостных, что давало им возможность жить в большей роскоши, чем аристократы Западной Европы, и воплощать свои самые причудливые фантазии. Многие из них имели по триста – четыреста лакеев, а также собственных крепостных живописцев, актеров, музыкантов и архитекторов. Граф Сакровский, будучи меломаном, заставлял всех своих слуг обращаться к нему речитативом. Князь Нарышкин, обожая маскарады, устроил в своем поместье пышное зрелище конца одной из турецких войн; ход сражения был восстановлен на фоне декораций, созданных специально по этому случаю. Крепостных проигрывали в карты, покупали и продавали, помещая объявления в газетах. Согласно одному из таких объявлений, за здорового сильного мужчину можно было получить 500 рублей; ребенок мог быть продан за 10 копеек. В том же объявлении сообщалось о продаже борзого щенка за 3 тысячи рублей.

Конечно, некоторые русские люди были обеспокоены упадком и явной экономической отсталостью России, причиной которой было крепостное право. В «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищев откровенно описал нищету и убожество крестьянства. Пропущенная цензурой по ошибке и опубликованная в 1790 г., эта повесть вызвала гневный отзыв Екатерины. Радищев был сослан в Сибирь и вернулся лишь после смерти Екатерины. Но были и другие люди, считавшие, что такое положение дел недопустимо, и среди них был Александр. «Я хочу избавить людей от варварства, в котором они живут, пока существует торговля людьми», – сказал он генералу Савари в начале своего правления. Он быстро осознал те невероятные трудности на пути реформ, ибо не только российская экономика в целом держалась на институте крепостного права – оно обеспечивало также богатство и процветание дворянства, от поддержки которого в итоге зависела судьба императорской власти в целом.

Аракчеев не разделял мнения сторонников отмены крепостного права. Однако он очень хорошо сознавал, насколько расточительно и примитивно многие русские помещики управляли своими имениями, и представлял себе тот путь, следуя которому он мог превратить Грузино в нечто совершенно иное. Возможно, он вспомнил маленькое государство, построенное Павлом в Гатчине, со школами, больницами, заводами и церквями. Но каков бы ни был источник его вдохновения, он взялся за дело со своей обычной энергией.

Ему досталось полуразрушенное поместье, которым в течение многих лет вполсилы управлял находившийся по соседству Воскресенский монастырь; Аракчеев полностью его реконструировал. Его владения общей площадью примерно 35 квадратных километров состояли из деревень, перемежающихся лесами и полями, и были ограничены с одной стороны рекой Волховом, а с другой – дорогой из Новгорода в Тихвин. Одна за другой деревушки с покосившимися крестьянскими избушками были снесены, и на их месте появились новые деревни, все дома в них были построены из кирпича или камня. Жилища в каждой деревне имели некоторые особенности. Само Грузино превратилось в ряд розовых каменных домов, одинаковых и похожих на казармы. Каждый дом внизу был поделен на две части проходом, в каждой половине дома размещалась одна семья. Крестьяне считали такую планировку неудобной: им необходимы были сараи для инвентаря и скота, но отступать от образца не полагалось. Вскоре были вымощены дороги, ведущие из одной деревни в другую. Леса, особенно на берегах реки, вырубили, и на их месте появились новые поля. Все поместье превратилось в неугомонный муравейник. Из-за своей страсти к опрятности Аракчеев даже запретил крестьянам некоторых деревень разводить свиней, чтобы они не испортили поля; это относилось в основном к Грузину и деревням около дороги; они должны были стать образцово-показательными.

Реакция крестьян на эти нововведения была враждебной. Они не отличались от своих собратьев, которые под разлагающим влиянием крепостного права стали ленивыми, бездумными и грязными, привыкнув работать по минимуму, чтобы заплатить оброк и не умереть от голода вместе со своими семьями, и их единственным развлечением были продолжавшиеся по нескольку дней запои.

Они еще надеялись, что сохранят свое право жить без чрезмерного вмешательства сверху. Но теперь эти времена в Грузине окончились. Когда они переселились в свои новые дома, сверху на них обрушился поток письменных распоряжений. Это были педантично составленные инструкции, касающиеся содержания домов, сопровождаемые приказами старостам каждой деревни проводить регулярные проверки и налагать штрафы или облагать трудовой повинностью по кладке кирпичей за любое нарушение правил.

Жизнь для старосты, выбранного односельчанами, стала невыносимой. Он отвечал за хорошее состояние деревни, и ему могли приказать изготовить пять тысяч кирпичей за то, что он не доложил о павшей корове. Эти порядки было трудно насаждать и еще труднее поддерживать, но Аракчеев был неумолим. «Я заметил, что в только что построенных деревнях много разбитых окон, и это выглядит уродливо, – говорилось в приказе 106 за 1808 г., датированном серединой марта. – Чтобы положить этому конец, прошу вас обязать всех старост этих деревень настоять, чтобы владельцы домов с разбитыми окнами восстановили их к 1 мая. Также вы должны поставить их в известность, что, если вы найдете разбитые окна после этого дня, они будут восстановлены за счет старост, а не за счет владельцев; и я приказываю вам проследить, чтобы это выполнялось неукоснительно. Если же по моем возвращении в Грузино я увижу разбитые окна (под которыми я подразумеваю окна, где есть лишь куски стекла или стекло выпало из рамы, – стекла с трещинами могут быть оставлены), то новые стекла будут вставлены за ваш счет». И далее: «Вы не должны думать, что, когда я требую от вас и старост, я выражаю свое личное желание. Поэтому я посылаю вам указ императора, из которого вы можете узнать, что он сам настаивает на чистоте улиц. Когда вы поставите в известность старост, как можно тщательнее осмотрите деревни, так как я буду впредь более строго требовать чистоты с вас и старост».

Со временем Аракчеев все глубже вторгался в жизнь своих подчиненных. Озабоченный проблемой младенческой смертности, он составил и напечатал «Краткие правила для крестьянских матерей Грузино и его окрестностей» – забавное сочетание общеизвестных истин об уходе за детьми и предрассудков. «Каждая мать должна кормить своего младенца, по крайней мере, три раза в день, ибо, если кормления редки, материнское молоко становится хуже и вредит ребенку», – гласит одно из его предписаний. Но детям делали прививки от оспы, и он нанял доктора, который жил в поместье и приходил в деревни. Кроме того, доктор представлял ему регулярные отчеты о здоровье населения, их Аракчеев обычно сопровождал собственными комментариями, такими, как: «Много смертей, что заставляет усомниться в докторе».

Он неодобрительно относился к старым девам и вдовам. Каждый год составлялся их список, и Аракчеев указывал, какие из них должны выйти замуж. Все браки необходимо было согласовать с барином, и некоторые его комментарии напротив имен крестьян были весьма оригинальные: «Я не разрешаю этого брака по причине грубого поведения ее брата» или «Я согласен, но, если она не будет знать молитв к Великому посту, я ее сильно высеку». Все знали, что он предпочитал, чтобы рождались мальчики. Среди его бумаг в Грузине сохранилась трогательная записка от дворецкого: «У нас родилась дочь, и я боялся вам об этом сообщить. Я не хотел, чтобы у нас родилась дочь, а не сын, по этой причине я не смею просить вас, барин, оказать нам любезность стать ее крестным отцом. Я льщу себя надеждой, что если бы у нас был сын, то вы бы согласились».

Кроме того, он энергично взялся за «больную» проблему пьянства. Для начала Аракчеев закрыл все питейные заведения в поместье, приказав покупать спиртное только у него по особым случаям, таким, как свадьбы или праздники. Но, несмотря на самые суровые наказания, крестьяне продолжали тайно ввозить в поместье спиртное, и ему не удалось лишить русского крестьянина единственного утешения. Даже его смотритель Шишкин, по слухам, увлекался водкой. Однажды Аракчеев узнал, что Шишкин был так пьян, что не мог стоять на ногах. Аракчеев, рассчитывая наконец уличить Шишкина, тут же послал за ним. Но Шишкин окунул голову в бадью с водой, и Аракчеев был удивлен, когда увидел его твердо стоящим на ногах и как будто трезвым. Только лицо у него горело.

– Ты снова пьян, – строго сказал Аракчеев.

– Вовсе нет, барин; нет за мной такого греха.