— Хорош орать, как свиняка резаная! Тебе по статусу не положено, ты уже приготовленный, — попытался разрядить я обстановку очередной шуткой, но в ответ получил только полный гнева и мольбы взгляд щенячьих глазок. Ну и очередной вопль, но уже от самого Консервы, — Ладно, ладно! Брут, слезай давай, у меня уже уши болят.
— Гав! — писклявый лай знаменовал капитуляцию войск римской империи. Тем не менее, судя по грациозной походке главнокомандующего и армии в одном лице, война еще не окончена…
— Ты это, поторопиться не мог? — раздосадованно пропыхтел Консерва, вставая со своего лежбища. Откуда-то сбоку картинно упала оторванная голова фиолетового пони и неспешно покатилась по полу…
— Я ждал твоего пробуждения, красавица! А как говорилось в одной сказке, чтобы разбудить красавицу нужно ….
— Да пошел ты! — оборвал меня Егор, отодвигая меня рукой ото входа и направляясь на кухню завтракать.
Собственно говоря, с этого момента он и обижается на меня. Пока завтракали — обижался, хотя я нашел газовую плиту и даже сумел приготовить отличный походный стейк, ополовинил свои вчерашние запасы. Егор на мое предложение откушать лишь поморщился и пересел подальше. Или поближе, смотря с какой стороны посмотреть. Стол-то круглый.
Так и двигались мы, молча созерцая красоту весеннего леса. Лес меня, правда, подзадолбал, между нами говоря. Не привык я, сидя столько времени в одиночестве, к пешим прогулкам к черту на куличики. Ну и наличие обиженного тела рядом уверенности в себе не давало. Нет, я Егора понимаю и нисколько не виню, просто отвык от того, что кто-то вокруг негативом во все стороны разит. Психика — штука тонкая, за ней нужен глаз да глаз…
Я незаметно сделал глоток из фляги, закусив остатками «командирского стейка». Ничего, скоро уже будет на месте…
К середине дня мы наконец увидели тот самый дом, куда я и вел нас последние несколько часов. Каменное двухэтажное здание, сделанное под кирпич, было обнесено здоровенным забором из бетонных плит в два человеческих роста. На фоне черепичной крыши отлично просматривалась намотанная на забор колючая проволока, которой было аж три слоя. Может даже четвертый появился, пока не было видно.
Уже на подходе было видно, что у дома шатается некоторое количество молчунов, которых мне было лень считать даже навскидку. Ну шатаются, ну молчат. Зато ничем не мешают. Консерва, правда, с моими доводами не согласился и подходил к дому, буквально вжавшись мне в спину. Где-то сзади издевательски похрюкивал Брут.
— А ну расступись! Давайте, руки в ноги и по домам! — рявкнул я, когда большая часть молчунов была в зоне видимости.
Стоявший перед нами неживой работник общепита в подгнившей форме уверенной пролетарской походкой двинулся в сторону леса, уводя за собой большую часть наших несостоявшихся знакомых. Процессия шла неспешно, поскольку многие из ее участников или лишились конечностей, или просто были неуклюжими от природы и недостатка мозгов. Своих и чужих.
Кто-то из молчунов, двигавшихся в последней волне, воспринял мою просьбу слишком буквально. Нас с Егором привлек звук рвущейся ткани и проливающейся на асфальт жидкости. Пара бедно одетых молодых людей-молчунов и одна взрослая женщина-молчун лет 40 на вид самозабвенно отрывали себе ноги, с хрустом дробя коленные чашечки и зубами разрывая сухожилия. Действовали они почти как спортсменки-синхронистки, и даже на асфальт упали почти одновременно, начиная двигаться в сторону остальной толпы с огрызками конечностей в руках. Я бы поставил 7 баллов из 10. Егора вырвало.
Где-то на территории дома громко скрипнули не смазанные петли дверей. Медленные тяжелые шаги эхом разносились по округе
— Пойдем, болезный, нас уже ждут, — я похлопал Консерву по плечу, но тот лишь разразился новыми душевными излияниями. Пришлось минутку подождать, пока в себя придет.
— Я … это …. в порядке, — заверил он. Глядя на бледно-зеленое лицо верилось, конечно, с трудом.
Оставшиеся метров 30 до двери мы тащились чудовищно медленно, чтобы не растрясти внутренний мир моего напарника. Тот, в свою очередь, стоически терпел и игнорировал столь любимый многими совет «не держи в себе». Особенно тяжело ему дался участок асфальта, сплошь покрытый слизью, кровью и осколками костей от молчунов-энтузиастов. Он даже чуть не подскользнулся, едва устояв на ногах. Видели бы вы его глаза, когда он понял, куда сейчас упадет… Немного внутреннего мира все же пришлось растерять.
— Сова, открывай! — начал я, барабаня кулаком по металлической калитке, — Медведь пришел!
Дверь тут же медленно приоткрылась. В нее, просовывая голову под цепочкой, протиснулось бледное недовольное лицо лет 25 от роду. Резковатые черты лица и грубая кожа прекрасно дополняли мрачный недовольный взгляд, обрамленный густыми бровями. Недельная щетина аккуратно затрещала по краю двери, пока редкие черные волосы до плеч небрежно протирались о забор. Пару секунд лицо внимательно изучало нашу компанию.
— Никого нет дома, — резюмировал он, захлопывая калитку.