День четырнадцатый

Вторник, 17 мая

Завтракали мы в темноте. Решили выбираться, как только рассветет. Нельзя было тут оставаться. После вчерашнего точно нельзя. Да и вода у нас кончилась, а все краны брызгались ржавой грязью.

Соня сказала, что я еще долго был не в себе. Шастал по подсобке, гремел кастрюлями, ящики двигал, как полоумный. А у самого улыбка во весь фейс, хоть на паспорт фотографируй. В паспорта у нас суровые лица клеят, но она так сказала. Я сам прошлую ночь вообще не помнил. Полная амнезия. Зомбировали меня эти нелюди, что ли? Может, они умеют гипнотизировать? Чтобы перед ними все двери открывались. Или еще как-нибудь к людям в головы залезать, не знаю.

Когда щель в ставнях стала серой, мы были уже готовы. На стеллажах я нашел ватник, там же брезентовый рюкзак. Все это дело рыбой воняло, мама не горюй! Я набил его консервами, тушенкой. Что не вошло — рассовал по карманам. Соня тоже суетилась — переоделась, нашла где-то резиновые сапоги и коробку «Марса». Сунула ее в мусорный пакет, сапоги обула — как будто спички в вазы вставила. План был такой: выбираемся из больницы и тихо-мирно, короткими перебежками двигаемся к дому Колокольцевых. Зараженных в это время суток поблизости не должно быть. Но я на всякий случай еще раз проверил, из окна — во дворе было пусто вроде.

Как я понял, этот ее дядя Семен — здравый мужик, с ним не пропадешь. Соня сказала, что он в Чечне воевал. Или в Афгане? Не помню — в башке пусто, как в небе. У него там с ногой еще какие-то неполадки, после ранения.

Мы вышли на лестницу. Ох, как я не люблю эту лестницу! В такой темнотище навернуться — раз плюнуть. Что за дебильный архитектор проектировал этот госпиталь? Нормально, по-вашему, когда на лестнице окон нет? Или как… Я пригляделся. Окна были, точно! Только они все заколочены, от и до. Вернее, заварены с внутренней стороны — огромными пластинами. Кусками толстого железа, измятыми и вдавленными внутрь. Красная вспышка сигнализации выхватила блестящую поверхность, и я увидел солнышко.

Оно было треугольное. Нарисованное. А под ним написано «МАМА». Коряво так — детской рукой. Я вдруг ясно представил себе все это. Все, что тут творилось несколько дней назад… Пока я спал, валялся в палате без сознания.

Я сейчас не сплю. Но это все равно происходит. И теперь уже со мной.

Мы спустились вниз всего на один пролет — и оказались на первом этаже. Здесь было светлей: в конце длинного коридора я увидел стеклянную дверь. Стеклянную. Я не мог понять, почему она до сих пор не выбита или не заварена. Кругом валялись обломки мебели, скомканная одежда, осколки посуды. Соня остановилась и что-то подняла с пола. Медвежонок. Почему-то зеленый, с одним глазом — он у него блестел, тоже стеклянный. Соня прижала медвежонка к себе.

— Пошли, — я потянул ее за руку.