— Ну, знаешь, как будто ей его отрезали или отломили — как кусок от пряника. Только он пустой внутри оказался. И волосы вокруг головы стояли дыбом — ярко-красные. Она их всегда хной красила. И знаешь, что самое ужасное?

— Что?

— Я даже не испугалась сначала, совсем. Наоборот, засмеялась — стыдно вспоминать. Стою и смеюсь над ней, над этим ее халатом в дурацких розочках. Просто хохотала в голос, у меня даже слезы брызнули и живот свело судорогой. А потом баба Маруся тоже засмеялась — я тогда первый раз услышала, как зараженные смеются. Они тоненько так визжат, как поросята, и дергаются всем телом. Знаешь, типа клоунов в цирке, надсадно. Только от их смеха внутри все начинает ныть, как будто внутренности на кулак кто-то наматывает.

Соня замолчала. Уставилась в пол и молчит. Как будто вдруг забыла, о чем рассказывала. Потом она вообще глаза закрыла. Я подождал немного.

— А дальше?

— Дальше раненые стали умирать. И другие больные тоже, — опять заговорила она, как ни в чем не бывало. — Ну те, которые еще до взрывов лежали в больнице. Даже те, у которых было простое воспаление легких или кому вырезали аппендицит, те тоже. Их отвозили в морг, а они там вставали и начинали ходить. Каждый день их становилось больше, особенно среди врачей и медперсонала. Потому что они с зараженными постоянно контактировали, пока еще не разобрались, что происходит. Потом людям велели носить маски, респираторы привезли из города, но многие отказывались их надевать. Мама, например. Она не верила, что может чем-то от папы заразиться. Он через несколько дней тоже умер. А потом встал. Мы сначала не поняли, что случилось, — решили, что он в себя пришел. Но он нас не узнавал — ни маму, ни меня, никого. Его тоже в морг потом отвезли, вместе с другими, уже когда у него лицо стало вваливаться. Их всех — и живых, и мертвых — в одном месте держали, в изоляторе.

— Почему?

— Я же говорю, мест не хватало. Надо было спасать тех, у кого иммунитет. Из Москвы санитарно-эпидемиологическая комиссия приехала, нам сказали, что вирус передается воздушно-капельным путем. Но не обязательно, что заболеют все, у некоторых к вирусу врожденный иммунитет. Он по наследству передается.

— Зачем же тогда их спасать, раз иммунитет? Нужно было первым делом изолировать тех, кто входил в группу риска! — Я что-то такое вспоминал из начального курса по биологии.

Соня посмотрела на меня.

— Санитары сказали, что они все равно уже обречены. Поэтому вывозили только тех, у кого анализы были отрицательные.

— Куда вывозили?

— В Москву. Там оборудовали карантинную зону. Для таких, как мы.

— Подожди. Значит, у нас с тобой, в смысле у тебя и у меня, иммунитет?

— Выходит так, раз мы все еще живы.

— И что, этот вирус, он откуда взялся?

— Ты что, дурак? Из космоса. Метеоритный дождь, взрывы, эпидемия, конец света — ты до сих пор, что ли, не врубаешься? — Она задрала подбородок и смотрела на меня теперь сверху вниз, как на собственный кончик носа.

— Врубаюсь, — огрызнулся я. — Просто хотел уточнить.

— Ну вот и уточнил. Уточнитель нашелся.

Врезать бы этой высокомерной пигалице по заднице ремнем, да связываться неохота. Я подавил в себе приступ злости и спросил: