К тому же борьба большевиков с католицизмом, иудаизмом, исламом не была такой бескомпромиссной и последовательной, как с Православием. Она велась в порядке общей антирелигиозной политики. Но наряду с богоборческими шли и иные указания: внимательно относиться к “национальным особенностям”, в том числе к “пережиткам” — которые можно ликвидировать только со временем, постепенно. В отношении русских таких ограничений не существовало. Православные церкви громились, а в 1925 г. в Москве было открыто две синагоги (хотя формально иудаизм тоже осуждался).
А протестанты и сектанты в данный период вообще не подвергались преследованиям! Наоборот, им даже передавали отобранные у православных храмы. В нашей стране вполне официально действовали представительства международных баптистских и иных организаций. Под их эгидой даже возник “Бапсомол” — баптистский союз моложежи, и открыто вел свою работу. В условиях нэпа было создано более 400 сектантских кооперативов, объединенных в “Братство взаимопомощи”, в Москве открывались протестантские столовые, возникали многочисленные сельскохозяйственные сектантские “коммуны”, и это не только не возбранялось властями, а всячески приветствовалось. И в результате численность паствы “протестантских конфессий” (включая баптистов, иеговистов, адвентистов, пятидесятников и т. п.) за 1920-е годы возросла в 5 раз! За счет православных. Испытавая потребность молиться Богу, люди тянулись в секты.
Но задумка Троцкого с обновленчеством провалилась. В апреле-мае 1923 г. живоцерковники провели свой “собор”, где объявили о низложении патриарха Тихона и лишении его священнического сана, принялись вносить изменения в уставы Церкви, в порядок богослужения [5]. Все это вызвало взрыв негодования верующих, и они отвернулись от реформаторов. От обновленцев стала отходить значительная часть иерархов и священнослужителей — тех, кто соблазнился по ошибке, по слабости, кто был обманут. А патриарх Тихон решений лже-собора не признал и вступил в решительную борьбу с ересью. Правда, для этого и ему пришлось пойти на компромисс с большевиками. Он подписал “покаянное письмо”, объявляя, что не является врагом советской власти. Патриарх говорил: “Пусть погибнет мое имя в истории, только бы Церкви была польза”. Этой ценой он сумел выйти из заключения, восстановить каноническое управление Церковью. И смог открыто обличать живоцерковников. Вел службы в разных храмах Москвы, и, несмотря на противодействие властей, всюду его встречали массы верующих. Стекалось столько прихожан, что храмы не могли вместить желающих. На эти службы приходили и священники, епископы, вернувшиеся от раскола, приносили свое покаяние [5].
Многим христианским общинам еще удавалось держаться — провинциальные чиновники закрывали на них глаза за взятки или просто не желали конфликтов в своих “владениях”. Нередко низовые партийцы и сами втайне сохраняли веру в Бога. Монастыри закрывались большевиками, а монахи поселялись в миру и все равно держались общинами. Закрывались церкви, но в частных домах оборудовались алтари, проводились службы. Но и сами по себе религиозные преследования вызывали новые расколы, порождали новые течения. Появилась “катакомбная” церковь, приравнявшая условия своего существования к временам римских гонений, когда верующие тайно собирались в катакомбах. Священники переезжали с места на место, окормляя паству в разных городах. Возникла категория тайных иноков в миру — человек принимал постриг, по-прежнему жил и трудился, как светское лицо, но соблюдал иноческие обеты и выполнял те или иные формы послушания. Появилась и секта “истинно-православных”. Она считала большевистское государство уже наступившим царством антихриста. Соответственно, осуждались любые компромиссы с ним, и поступок свт. Тихона, освободившегося ценой признания советской власти, объявлялся “ересью”.
Патриарха враги Православия арестовывать больше не решались из-за его огромной популярности. Но на него было совершено покушение, при котором был убит келейник патриарха, послушник Яков Полозов. А труды, огромное перенапряжение, подорвали здоровье свт. Тихона. Он стал часто болеть, и в январе 1925 г. вынужден был лечь в больницу. К весне начал было поправляться, снова выезжать на службы, однако 25 марта (7 апреля) 1925 г., в праздник Благовещения, внезапно почувствовал себя хуже. Многие данные указывают на то, что он был отравлен. Незадолго до полуночи патриарх отошел в мир иной.
Его последние слова оказались верными. Для России и Церкви наступила ночь. Темная и длинная. План “мировой закулисы” в отношении нашей страны был выполнен. Она лежала в руинах, потеряла огромные территории. Первоклассные до революции промышленность и транспорт были разрушены. За годы гражданской войны в боях, от эпидемий, голода, террора погибло 14–15 млн человек. Еще 5–6 млн человек унес голод в 1921-22 гг. Только погибшими Россия потеряла 12–13 % своего населения. Не считая подорвавших здоровье, раненых, искалеченных. И морально искалеченных. А вместо православного монарха на российской земле распоряжались эмиссары чужеземных “бесов”. Созвать Собор и избрать нового патриарха вместо свт. Тихона власти не позволили.
13. ВОРЫ И ГОСУДАРСТВЕННИКИ.
Операция по разрушению России была для западных воротил выгодной не только с политической или геополитической, но и с чисто коммерческой точки зрения. Американцы в начале ХХ в. уже хорошо научились делать бизнес на революциях. Так, вице-президент банка Моргана “Гаранти траст” М.П. Мэрфи являлся организатором сепаратистского путча в Панаме в 1903 г [177]. Через синдикат “Хант, Хилл энд Беттс” осуществлялась поддержка китайской революции в 1912 г. Компания Моргана активно поучаствовала в мексиканской революции. В подобном бизнесе всегда оказывалась тут как тут мощная компания “Америкен Интернешнл Корпорейшен”, специально созданная для эксплуатации отсталых стран. Главным ее акционером был банк “Кун и Лоеб”, а директором — компаньон Шиффа Отто Кан, чье имя нам не раз уже встречалось [158].
В России “гешефт” оказался куда более весомым, чем в Панаме или Мексике. Пароходами с золотом по “паровозному заказу” он отнюдь не ограничилось. И можно отметить, что все бедствия нашей страны несли зарубежным бизнесменам чистую прибыль. Разруха? Прекрасно. Советскому государству втридорога продавались недостающие товары, бездействующие предприятия и рудники брались задарма в концессии.
Голод тоже стал предметом грязных махинаций. В ЦК РКП (б) работу по линии помощи голодающим возглавил Троцкий [157]. Через него были заключены соглашения с АРА — ассоциацией нескольких сектантских и филантропических организаций под руководством министра торговли США Г. Гувера, с рядом бизнесменов — например, Армандом Хаммером (сыном Джулиуса Хаммера, одного из покровителей Льва Давидовича в период его пребывания в Нью-Йорке). И через них стало закупаться за границей продовольствие, главным образом зерно… Но в том-то и дело, что зерно в России было! Ведь не во всех регионах случился неурожай. Хлеб в 1921 — 1922 гг. собирали в виде продразверстки, потом продналога. И… отправляли на экспорт! А в Россию, получается, везли из-за рубежа. Поневоле закрадывается подозрение, что “прокручивалось” одно и то же зерно. Скупали подешевке в России, потом где-нибудь в Таллине переписывали сопроводительные документы и продавали той же России.
Небезынтересно отметить и такой факт: кампания по разгрому Церкви началась в марте 1922 г., но гораздо раньше, в октябре 1921 г. Хаммер подписал соглашение с Советским правительством на поставку зерна — и среди товаров, которыми Россия должна была расплачиваться, на первом месте значились “церковные ценности”! Впрочем, можно сопоставить удар по Церкви с некоторыми другими событиями. В январе 1922 г. Гувер представил в госдепартамент США программу экономических связей с Москвой. В том же январе для финансовых операций с западными державами Советское правительство создает Роскомбанк (прообраз Внешторгбанка). Возглавил его… не кто иной как Олаф Ашберг [158]. В том же январе 1922 г. проходит Каннская конференция стран Антанты, фактически признавшая правительство большевиков, а в марте была созвана Генуэзская конференция, открывшая дорогу для расширения торговых связей с Россией. Случайное совпадение по времени? Вот уж вряд ли. Потому что сразу после конференции колоссальный поток награбленных церковных ценностей выплеснулся все туда же, на Запад.
Американский историк Р.Спенс приходит к выводу: “Мы можем сказать, что русская революция сопровождалась самым грандиозным хищением в истории. Миллионы и миллионы долларов в золоте и других ценностях исчезли. Другие деньги и средства были тайно перемещены из одних мест в другие”. В махинациях по разворовыванию страны участвовали те же самые эмиссары “закулисы”, которые потрудились над разрушением России. Для Троцкого, например, это стало поистине “семейным” делом. Он ведал распределением концессий. Он же возглавлял кампанию по изъятию церковных ценностей. Он же руководил работой “по реализации ценностей Гохрана”. Его жена Наталья Седова, выпускница Сорбонны, дипломированный искусствовед, могла быть квалифицированным семейным экспертом. Она получила пост заведующей Главмузея. И сбывались на Запад драгоценные иконы XV, XVI, XVII вв по символическим ценам 50, 100, 150 руб.
Дядюшка Троцкого Абрам Животовский уютно обосновался в Стокгольме, где вместе с Ашбергом занимался реализацией награбленного. А сестра Льва Давидовича Ольга, жена Каменева, председатель специально для нее созданного Международного отдела ВЦИК устраивала за границей выставки ценностей и товаров, которые большевики предлагали иностранным партнерам. Ее компаньоном стал директор фирмы “Вестингауз Электрик” Ричард Крейн. Тот самый Крейн, который в качестве представителя Вильсона принял участие в организации Февральской революции. После операций, которые он провернул с Ольгой, этот бизнесмен сделал широкий “благотворительный” жест — подарил Гарвардскому университету колокола московского Свято-Даниловского монастыря. Чего ж не расщедриться за счет краденого? (Кстати, еще одно “совпадение” — и офис Крейна, и упомянутая компания Отто Кана “Америкен Интернешнл Корпорейшен” для эксплуатации отсталых стран располагались по уже известному нам адресу — Бродвей-120 [158]).
В делах по разворовыванию российских богатств встречаются другие “знакомые” лица. Возглавлял Гохран, помогая Льву Давидовичу расхищать хранившиеся там ценности, выдвиженец Свердлова цареубийца Юровский. В комиссию по разграблению Церкви вошел другой цареубийца, Белобородов. У Александра Гомберга, бывшего “литературного агента” Троцкого, в Советской России неплохо пристроились братья. Сергей Гомберг (Зорин) стал референтом у Зиновьева, возвысился до члена ЦК. А Вениамин Гомберг возглавил Русско-Германскую торговую компанию и Всесоюзный химический синдикат. Бывший директор заводов Нобеля Серебровский, на квартире коего Лев Давидович жил в 1917 г., сперва занялся поставками для Красной армии, потом получил под начало Главнефть и Союззолото. Ну а Вениамин Свердлов, заняв пост начальника отдела ВСНХ, по-прежнему поддерживал отношения со своим старым партнером Сиднеем Рейли — и через него перепродавал за границу пушнину, нефть, антиквариат…
Знал ли об этих безобразиях Ленин? Да, знал. Но по какой-то причине вынужден был терпеть их. Летом 1921 г. он попытался было бороться с Троцким. 16 июня по предложению Ленина Политбюро приняло постановление об освобождении Льва Давидовича от обязанностей наркома по военным и морским делам и направлении его наркомом продовольствия на Украину — в “почетную ссылку” [157]. Однако Троцкий постановление просто напросто проигнорировал. 27 июля он встретился с Владимиром Ильичем с глазу на глаз, и сразу после беседы Ленин идет на попятную, рассылает членам Политбюро записку об отмене прежнего решения. Какой уж у них произошел разговор, остается тайной. Но ясно, что у Троцкого имелись определенные рычаги для давления на Ленина. Один из биографов Льва Давидовича, Нагловский, упоминает, будто между ним и Лениным существовало какое-то “джентльменское соглашение”.
После упомянутой встречи Владимир Ильич не только отменяет опалу, но почему-то считает нужным дополнительно ублажить Троцкого! Отдает в его ведение ряд промышленных и сельскохозяйственных предприятий в окрестностях Москвы, получивших название “Москуста”. В марте 1922 г. инспекция Рабкрина выявляет в “Москусте” вопиющие злоупотребления. Нормально работавшие предприятия оказались за полгода развалены, превратились в обычную “отмывочную” кормушку для перекачивания на нэповский рынок государственных средств [157]. Но и это сходит Троцкому с рук. Никаких мер в отношении него не предпринимается. Что еще раз подтверждает — Ленин успел попасть в некую очень даже заметную зависимость от Льва Давидовича.
“Вождь номер два” находился в пике своего могущества. Жил по-царски, заняв дворец Юсупова в Архангельском. Держал штат лучших поваров, прислуги. Проводил собственные приемы, переговоры, совещания, о которых не считал нужным информировать правительство. Очень тщательно следил за своим здоровьем, его опекали персональные врачи, даже в самые тяжелые момент гражданской войны Троцкий не забывал брать отпуска, ездил на курорты, на охоты и рыбалки [35]. И все же Ленин вел собственную линию. Точно так же, как Брестский мир он считал вынужденной, временной мерой, пока не получится разжечь революцию в Германии, так и в начале 1920-х считал “временной” необходимость ублажать иностранных хищников. Был уверен, что экономические связи позволят “революционизировать” страны Запада. Так что издержки в его глазах получались оправданными. Ну а против Троцкого Владимир Ильич начал использовать Сталина.
Иосиф Виссарионович и впрямь во многом выглядел противоположностью Льва Давидовича. В махинациях с зарубежными кругами он замешан не был. Не был и позером, не играл на публику. Жил очень скромно, аскетично, занимал трехкомнатную квартиру в одном из флигелей Кремля, причем не один, а поселил в ней семью старого товарища Аллилуева, женившись на его дочери Надежде. Никакими дополнительными благами, не положенными ему по должности, не пользовался. Был постоянно в работе, не гнушаясь кропотливой неблагодарной “текучки”.
Хорошо проявил себя в годы войны. После успешной обороны Царицына его стали направлять на разные угрожаемые участки. В декабре 1918 г. в Пермь — при прорыве колчаковцев, в мае 1919 г. в Петроград — при прорыве армии Родзянко. Он умел организовать, навести порядок, разобраться в причинах неудач. Но при этом, как ни парадоксально может прозвучать, проявил себя менее жестоким, чем Троцкий или Ленин. Свой первый приказ о расстреле он подписал 18 августа 1918 г., и относился приказ не к пленным, не к заложникам или мирным жителям, а к предателям. Иосиф Виссарионович распорядился казнить участников раскрытого в Царицыне заговора во главе с военспецом Носовичем и инженером Алексеевым, готовивших мятеж — причем заговор был связан с иностранцами, с американским и французским консулами.
Но вот что особенно любопытно — после этого расстрела на Сталина обрушились обвинения в жестокости со стороны… Троцкого. Который в это же самое время буквально залил кровью Свияжск и Казань. Постарались оговорить Иосифа Виссарионовича и какие-то лица в окружении Ленина. Несмотря на то, что Владимир Ильич сам рассылал направо и налево “расстрельные” телеграммы, но тут почему-то прислушался к обвинениям, осерчал и далеко не сразу признал свою неправоту. Словом, уже в те времена “оборотни” в советском руководстве считали Сталина помехой и использовали любой повод, чтобы “копнуть” под него.