— Мой отец достаточно ярко продемонстрировал на что мы способны, обозначив намечающиеся для тебя перспективы. Не могу понять, почему ты предпочла это проигнорировать.

— Потому что трудно проигнорировать способ, которым это было сделано. Трудно просто перелистнуть страницу, на которой он разбил мою жизнь, когда убил моих родителей. А ведь мой отец был его другом, работал на него, доверял ему! А Кинг просто смахнул его из этой жизни — и забыл об этом, как о чём-то незначительном! Расскажи, какого это быть вами? Такими надменными, самоуверенными, неуязвимыми ублюдками? Какого это — ни во что не ставить ни свою, ни чужую жизнь? После того, что сделал, как ты спокойно смотришь мне в глаза? Да ещё смеешь говорить о моей сестре?

Ливиан усмехнулся. Уголки губ язвительно изогнулись:

— Вообще-то, ты кое-что путаешь. Я не смел говорить о твоей сестре — это ты заговорила о Мередит. И что помешает мне честно смотреть в глаза тебе? С моей точки зрения я спас тебе жизнь.

— Ты ещё скажи, что рисковал жизнь и честью!

— Нет. Но мои нервы и спокойствия для меня тоже немало значат. А ты разрушаешь и то, и другое. Вот какого чёрта, очень хотелось бы мне знать?

— Я тебя ненавижу!

— Да сколько угодно. Но не могла бы ты этим развлекаться где-нибудь в другом месте? Тем более, что это, кажется, тебе не особенно-то и нравится?

Ничего другого Линда так сильно и не хотела. Прочь отсюда — как можно дальше, без оглядки.

Но сначала нужно сделать то, из-за чего она всё это затеяла.

— Ты прав. Мне здесь не нравится. Мне не нравишься ты и вся твой сумасшедшая семья. Я даже не знаю, зачем пришла сюда? У меня нет на это видимой причины. Но с того самого дня, когда всё случилось, я словно больна и нигде не нахожу себе места. Мне кажется, что грязь всюду, везде — снаружи и внутри. Откровенно говоря, разговор о Мередит был уловкой.

Неприятная ухмылка сошла с лица Ливиана. Он слушал внимательно. Можно было даже подумать — сочувственно.

«Вот так он и начинается, — гневно подумала Линда (причём на этот раз гневалась она скорее всего на себя) — Стокгольмский синдром. Начинаешь с того, что проникаешься чем-то вроде жалости к своему мучителю, пытаешься понять его скрытые мотивы. Ну уж нет!», — пообещала она себя. — «Со мной этого не случится. Я себе этого не позволю».

— Твоё признание стало очередным ударом. Значит, Мередит влюблена в тебя?

— Об этом не у меня нужно спрашивать. Я могу отвечать только за свои чувства.

— И каковы же они? Твои чувства?

— Послушай, Линда, нет никаких чувств. Вы просто девочки из прошлого. Ни одна из вас меня по-настоящему не интересует.

— Тогда почему ты так часто об этом говоришь? — гневно обернулась к нему Линда.

— Чёрт! Да потому что ты меня об этом спрашиваешь. Чего ты от меня хочешь? Какого чёрта припёрлась и действуешь мне на нервы, испытывая моё и без того далекое от модной толерантности, терпение?

— Я хочу, чтобы ты раскаялся в том, что сделал.