Тут я впервые увидел в глазах у отца отчаяние. Думаю, он был единственным человеком на земле, способным понять, какая тьма воцарилась в моей душе после смерти Марка.

— Я не понимаю, Джонни, — по его морщинистой щеке сбежала слеза, — не понимаю.

В глазах Мэгги читался вопрос: «Ты точно хочешь, чтобы я осталась?» Я сжал ее руку и одними губами произнес: «Пожалуйста».

— Марк написал мне письмо, — сказал я. — Если хочешь, можешь его прочесть.

Отец кивнул:

— Мы часто спорили о том, что будет лучше для тебя. Марк хотел привести тебя сюда. Я был против, Джонни. Ведь я пообещал друзьям, что правда никогда не всплывет. Они сами пытались меня разубедить, но я не поменял своего решения.

— Между тем во внешнем мире не все было гладко.

Я не хотел упрекать отца, но слова вырвались сами.

— Знаю. Но я лишь хотел как лучше. Зато вы с братом были не разлей вода; и я вами горжусь.

— Ты видел Дженни?

Лицо отца засияло, словно кто-то направил на него прожектор в миллион ватт.

— Я всегда старался быть осторожным. Но внучку видел. Она красавица… Истинная Бреннер. Поздравляю тебя, сын, прости, что с таким опозданием.

Иногда я думал о Дженни — и словно оказывался на краю бездны. Рождение дочки стало настоящим чудом, но вместе с ним все мои страхи, сомнения и слабости вылезли на свет и разом набросились на меня. Новый мир был невыразимо прекрасным и в то же время пугающим. Нечто подобное я чувствовал сейчас: вселенная будто перевернулась.

— А теперь? — спросил я. — Когда Марка не стало, ты собирался сказать мне правду?

Он кивнул:

— Теперь все изменилось. Мы говорили с ребятами, как лучше это устроить. Когда Марка не стало…

Его слова пробудили во мне невнятное, далекое воспоминание. Я встал и подошел к окну. По стеклу неспешно сбегали капли дождя.

Отец и Мэгги выжидательно смотрели на меня.

— Что с тобой? — спросила Мэгги.

Я повторял про себя строки из письма Марка.