— Отвечайте на вопросы, — я постучала пальцем по листу в папке. — Ваше происхождение?

— Я тебе снился? Ты помнишь наш сон?

Вздрогнув, непроизвольно посмотрела в сторону зеркала.

— Не понимаю, о чём вы говорите. Хочу предупредить, что, если вы не будете отвечать на вопросы, допрос продолжится в ином месте.

— Ты боишься этого? Что они все умрут? Неизбежность будущего. Ты уже теряла прежде. Каково это знать, что не можешь повлиять на предстоящее?

Я рассматриваю пальцы, непроизвольно кривящиеся в злой судороге. Каждый пальчик искривлён по-своему. Резко подавшись вперёд, выплёвываю вопрос:

— Кто ты, мать твою, такой?!

Он медленно наклоняется ко мне, вынуждая податься назад, и говорит:

— А если так? — внешность как мягкий пластилин течёт, черты теряются и собираются вновь.

Теперь передо мной сидел молодой мужчина. Немного восточная внешность, яркие, почти рыжие глаза, волосы чёрные и короткие, слегка вьющиеся, среди них мелькает рыжина, как противовес холодным лампам допросной комнаты. У него густые брови и мягкие черты лица. Он выглядит сам себе на уме. Сама внешность говорит — этот человек что-то замышляет.

Потрясённая, отодвигаюсь как можно дальше, неверяще разглядывая новую личину этого существа.

— Мы похожи, разве нет? — спрашивает он, наслаждаясь моей реакцией.

В ухо влетают слова Шефа, но словно оглохла, не слышу. А после и вовсе вытаскиваю назойливый прибор и откладываю в сторону.

— Кто ты такой? — спрашиваю, наконец, придя в себя.

— Это секрет. Семейная тайна. Папа не рассказывал тебе обо мне? А дядя сам не знал кто ты. Однако, как интересно всё сложилось. Он сделал всё, чтобы не допустить этого, но вот мы здесь, — подумав, он протянул руку. — Возьми меня за руку, и ты всё поймёшь.

Цепь ограничила его движения, так что он остался далеко от меня. Но раскрытая ладонь, мягкость в глазах, какая-то надежда и смутное чувство: «Я знаю его!» и я как сомнамбула потянулась к нему, осторожно касаясь подушечками пальцев его пястья. Крошечный динамик почти взорвался криками, но всё утонуло в воде.

Я слышу биение собственного сердца. Оно бьётся и звучит так высоко, словно сотни водопадов рушатся с небес, разбивая на осколки камни. Кровь закипает, дыхание прекращается, остаётся только высокая нота, звучащая в нас как боль новорождённого. И это пробуждает крик. Я пытаюсь вырваться, но он резко перехватывает за запястье, удерживая на месте и тянет на себя, чтобы мы столкнулись взглядами, чтобы нырнули друг другу в души.

— Ты помнишь меня? — голос звучит на ином языке, незнакомом, но звучавшим будто это родной.

И я вспоминаю его. Вспоминаю чистоту ярости и страха, ненависти и такого тоскливого, зовущего одиночества, разбивающегося о его ответный зов.

— Ты был со мной, когда я стала волком, — выдавливаю слова, наклонившись, почти касаясь подбородком поверхности стола. — Это ты вёл меня!