— Уплывать надо отсюда, чем быстрее — тем лучше! — недовольно вздохнул Ухов. — На этих развалинах, наверняка, даже продовольствием не разжиться. Ещё большой вопрос, удастся ли запастись чистой питьевой водой. Надо будет попробовать — отыскать в тутошней пампе подходящие родники…
Когда они — уже ближе к вечеру — прибыли в лагерь (человек, долго плавающий по бурным морям, сочтёт за благо — провести лишнюю ночь на твёрдом берегу, где не донимает противная качка), к Егору подошли Гертруда Лаудруп и Наоми.
— Уважаемый сэр командор! — вежливо обратился Герда. — Завтра у нашей Наомисан — день рождения…
— О, примите самые искренние поздравления! — тепло улыбнулся Егор.
— Спасибо, моя добрая господина! — залопотала японка. — Спасибо! Моя очень, очень рада! Моя — приглашать тебя, приглашать — всех…
— Куда — приглашать? Я буду рад прийти в гости к такой милой девушке.
— Наоми хочет завтра устроить чтото вроде маленького пикника на природе, здешние горы ей напомнили родину, — пояснила Гертруда. — Отойдём от берега океана на десятьпятнадцать миль, найдём ровную и весёлую полянку — на высоком берегу горного ручья. Наловим там рыбы. Если повезёт, то по дороге застрелим какуюнибудь дичь. Конечно же, приглашаются все желающие! Детям, я думаю, эта прогулка тоже понравится. Как вы, Александр Данилович, относитесь к нашей задумке?
— Что ж, дружеский пикник — дело, однозначно, славное и полезное! Отдохнём немного, развеемся…. Я попрошу туземного Тибальта, чтобы он проводил нас к подходящему местечку. Думаю, что за отдельную плату он нам предоставит и надёжных мулов, чтобы можно было прогуляться налегке. А здесь мы оставим за старшего шкипера Емельяна Тихого, пусть его матросы займутся пополнением запасов питьевой воды из родников.
«Завтра — двадцать второе июня!», — непонятно к чему напомнил непредсказуемый внутренний голос. — «День летнего солнцестояния, какникак! Вернее, зимнего, поместному исчислению…».
В путь они тронулись сразу же после завершения завтрака, часов в десять утра. Погода была — по зимнему времени — отличная: полное безветрие, безоблачное голубое небо, воздух прогрелся примерно до девятиодиннадцати градусов тепла, обещая к полудню и все плюс пятнадцать.
Короткую походную колонну возглавлял седовласый Тибальт, ведший за уздечку низкорослую лошадку, увешенную многочисленными бубенчиками и колокольчиками. На длинном седле, расположенном на спине лошади, вольготно разместились, изредка громко и синхронно повизгивая от восторга, Катенька Меньшикова и Лиза Бровкина.
— Кобылка, что шагает перед нами, называется — «мандрина», — с важным видом объяснял Фролка Иванов, который ещё с вечера обо всём предусмотрительно расспросил проводника. — Лошади этой породы просто незаменимы в горах: они за одну двадцатую часть мили чувствуют, что впереди находится глубокая пропасть, или, к примеру, просто широкая расщелина. О чём тут же незамедлительно и докладывают хозяину — усердным мотаньем лохматой головы.
— Зачем же этой невзрачной лошадке столько звонких колокольчиков и бубенчиков? — спросил любознательный Томас Лаудруп.
— Это на тот случай, когда на извилистые горные тропы опускается густой туман. Караван послушно идёт следом за мандриной — на звук её колокольчиков и бубенчиков. Если звон становиться громче и чаще, то это обозначает, что умное животное предупреждает о смертельной опасности…
Справа от Тибальта, чуть отстав, шёл рыжебородый шведский охотник с заряженным ружьём в руках. Дальше следовали Егор, его сын Петька и Томас Лаудруп. За ними, выстроившись в ровную цепочку, размеренно трусили четыре ушастых мула, гружённые всякой всячиной и подгоняемые хворостиной шустрого подросткапеона. Отстав от пеона метров на пятнадцатьдвадцать, шагали Людвиг Лаудруп, Ерик Шлиппенбах, Ванька УховБезухов, Санька, Гертруда и Наоми. Японка сменила деревянные сандалии на обычные туфли на плоской подошве, а привычное кимоно — после долгих уговоров — на одно из простеньких Санькиных платьев и тёплую старенькую накидку Гертруды. Замыкали колонну пятеро русских солдат — с ружьями наперевес.
На востоке — почти по ходу движения каравана — поднимались остроконечные чилийские горы, украшенные белоснежными пятнами снегов. Вскоре натоптанная тропа повернула в узкую долину, склоны которой густо заросли высокими фиалковыми деревьями и кустами южноамериканского дурмана.
Неожиданно гдето наверху раздался неясный шум, по пологому склону покатились камни, между тёмнобордовой листвы фиалковых деревьев замелькали молочнобелые мускулистые тела. Ещё через мгновение вразнобой загремели ружейные выстрелы.
— Есть, одна упала! — радостно объявил Ухов. — Это я срезал! Точно говорю, мой это был выстрел…
Ванька и Фрол тут же полезли вверх по склону, и минут через восемьдесять, не без труда стащили на тропу крупную безрогую козу, покрытую неправдоподобнобелоснежной шерстью, непривычно длинной и очень красиво блестевшей на солнце.
— Это чилийская вигонь, она же — знаменитая южноамериканская альпака, — со знанием дела пояснила всезнающая Сашенция. — Здешняя горная коза, у неё вкусное мясо и очень тёплая шерсть. Так в толстой книге было написано, и рисунок козы присутствовал…