Я неплохо так набил брюхо на ужине у сестры. Ее цветы начали приносить неплохой доход, и Ханна, открыв свою лавку, стала вполне самостоятельной. За счет того, что Алма помогала ей оживлять цветы и помогать их выращивать, они у нее росли в теплице даже зимой. А я, через день (Алме это не очень нравилось) приносил ей дичь и помогал по дому. За два года мы его привели в более-менее божеский вид, купили мебель, и сестра даже решила завести домашних курочек.

Сегодня она сделала мне омлет из пяти яиц с зеленью. Она только-только выросла под весенним солнышком.

За уплетанием еды, я не сразу заметил, что моя сестричка сама не притронулась к еде, и мечтательно смотрит в потолок, улыбаясь, и накручивая на кулак прядь каштановых волос (как и у меня). В женском настроении я был не силен, Алма доказывала мне это тысячу раз. Но я не сдавался!

— Ханна, с тобой все хорошо? — я отложил вилку и уделил все внимание ей.

Сестра бросила улыбаться, выпрямилась, и даже нахмурилась.

— Что? Конечно. В полном здравии. Ты с чего спросил?

— Просто, — я не смог сдержать улыбки, смотря на нее, — у тебя вид как у дурочки.

Она не дотянулась, чтобы дать мне подзатыльник.

— Сам ты дурачок! Не видишь?

Она развела руками, снова сияя.

— Ну, вижу. Дом. Комнату. Окна.

Я умел подчистую сбить ее романтичный настрой.

— Ты, правда, дурак? Весна же, весна!

Отпив компота, я снова аккуратно обратился к ней, чтобы она меня не треснула.

— Уже шестнадцатая моя весна, и семнадцатая твоя. Что тут такого? Их будет еще много.

Однако Ханну было уже не остановить в порыве восхищения этим временем года.

— Нет, Рэн, это неповторимая весна! Весна молодости, радости. Ты разве не слышишь, как поют птицы? Не видишь, как благоухают цветы? В воздухе так и веет счастьем.

— Любовью, ты хотела сказать, — она аж задохнулась на полуслове, возмущенно смотря на меня, — я тоже книги читаю, и знаю, к чему ты клонишь. В воздухе пахнет любовью. А ты — влюбилась.

Щеки ее стали цвета спелого помидора.

— Что? Нет!