Она видела себя и Мартина со стороны, когда он пришёл попрощаться. Сделай она ему навстречу шаг, исход мог бы стать иным. Ольга испытывала острое желание касаться его, обнимать, гладить. Хотелось ответных объятий, ласки горячих губ на своём лице, слов признания, как тогда, давно… на просёлочной дороге после службы в церкви. На той самой дороге, по которой она несколько дней назад бежала, умирая от страха.
Ольга вздохнула. В печальном исходе их последней встречи она винила не только себя. По её ощущениям мужчина о чём-то недоговаривал, таился, осторожничал. Недоверие с его стороны обижало её больше всего.
Вспомнились багровое лицо графа, горящие негодованием глаза, обличительные, обидные слова. Несмотря на это, он виделся ей в ярости необычайно привлекательным. Помнит, как было страшно, что он сорвётся, но и представлялось другое, запретное, о чём она не смела думать, придя к неутешительному выводу, что давно и безнадёжно желает с ним близких отношений. Вопреки всему. Думы о том, что она сегодня или завтра выполнит свою миссию и покинет это время, а значит и Мартина, ложились на душу неподъёмной тяжестью.
Ольга достала из саквояжа красный дневник и томик стихов Байрона. Листала их, складывала вместе, разделяла, перекладывала и так и сяк, будто искала ответ на свои сомнения. Не знала, следует ли оставить всё как есть, как того требует мужчина, или всё же поступить по-своему, о чём непрестанно вопит шестое чувство — интуиция и чего она не может объяснить. Пазл не складывался. Не хватало нескольких деталей, чтобы головоломка перестала быть таковой.
Ольга взывала к небесам, вымаливая хотя бы крошечную подсказку, символический намёк. Но небеса молчали.
Собиралась долго, не спеша, неохотно.
Пистолет поместила в шляпную коробку и накрыла салфеткой. Сверху положила дневник, томик Байрона, дорожный и маникюрный наборы. Подумав, налила в стакан немного виски и залпом выпила — для храбрости.
Холодный воздушный поток взметнул полы накидки и проник под платье. Ольга глубоко втянула носом сырой воздух и закашлялась. От выступивших слёз защипало глаза. Справившись с приступом кашля, прикрыла нос и рот рукой в перчатке, задышала размеренно, осторожно, привыкая к промозглому вечернему воздуху. Щурясь на размытый свет газовых фонарей, почувствовала себя увереннее.
За пять дней снег сошёл. Под ногами блестели лужи. Низ платья, как его женщина ни старалась придерживать, намок сразу же. Меховая опушка на накидке покрылась водяной пылью. Редкие прохожие прятались под мокрыми чёрными зонтами, спеша в свои жилища, не обращая внимания на одинокую леди.
Через десять минут она стояла у ворот особняка и всматривалась в его тёмный, неприветливый силуэт. Дом выглядел нежилым — ни света керосиновой лампы в окнах, ни малейшего проблеска свечного огонька, ни стука, ни лая собаки, ни конского ржания.
Она открыла калитку, поднялась на крыльцо и позвонила в дверь.
После повторного звонка ей открыла Бертина. Загородив вход, в немом вопросе подняла брови и опустила взор на руку гостьи с выставленной вперёд шляпной коробкой. Кажется, впускать женщину она не собиралась.
Ольга, бодро сказав:
— Добрый вечер, Бертина, — решительно потеснила её и прошла в холл.
— Господ нет дома, — доложила горничная, не сходя с места и держа дверь открытой. Продолжала смотреть на картонку, сосредоточенно о чём-то думая.
Выглядела Бертина подозрительно странно. Казалось, она получила от графа определённые указания относительно гостьи.
— Даже не пытайтесь, — на всякий случай предупредила её Ольга строго, не уверенная в своих выводах.
— Хозяев нет дома, — повторила горничная.
Гостья проигнорировала её слова. Стянула перчатки, стряхнула с накидки капли влаги и сняла её. Небрежно бросила на спинку стула. Шляпку оставила на столике:
— Скажите Дороти, чтобы принесла кувшин горячей воды, чаю с мёдом, сандвичи с ветчиной и сыром.