Разве что скелет. Вот, помнится, в прошлом году, ещё в Елисаветинске они позаимствовали (с возвратом, понятное дело) в кабинете естествознания самый настоящий череп, запихнули внутрь огарок свечи, зажгли; а потом ка-ак подняли на палке над живой изгородью вечером, когда из женской гимназии девчонки расходились после какого-то их клуба.
Ох, и было же визгу!.. Девчонки аж сумки с книжками побросали, улепётывая. Разговоры о призраках и мертвецах потом несколько месяцев ходили, а старшие сёстры наотрез отказывались возвращаться домой с занятий одни.
До сих пор вспомнить приятно.
Но тут и классы оказались совершенно не такие.
Во-первых, парты там стояли не рядами, а широким полукругом и лишь в три ряда, так что никакой «камчатки», прибежища двоечников и второгодников, не получалось.
Во-вторых, первый же класс, куда их привел подполковник, именовался «
Кто-то из кадетов немедленно заспорил, какая из винтовок старая «бердана номер два», а какая — новая Мосина; которая — «пибоди-мартини», которая — «арисаки» и которые — «манлихер» со «спрингфилдом».
Фёдор только ухмыльнулся. Сам бы он перечислил их зажмурившись, наощупь; 3-я Елисаветниская военная гимназия была жутковатым местом, где постоянно ходишь с фингалами, но зато военное дело там учил старый одноногий штабс-капитан Максимович, заставлявший воспитанников и впрямь распознавать оружие, завязав глаза.
Здесь вкусно пахло ружейной смазкой, добрым железом, и совсем чуть-чуть — порохом, словно развешанные на стенах винтовки напоминали — «мы тут хоть и на покое, а коль понадобится — ещё постреляем!..»
Да и сами парты были другими — шире, выше, так, что удобно что-то делать, стоя возле них, а не только сидя.
— Да-да, — с улыбкой сообщил кадетам Константин Сергеевич, — здесь мы и будем заниматься. И не когда-нибудь в старших возрастах, а прямо завтра. Не откладывая.
[1] Автору известно, что имя «Монтигомо Ястребиный Коготь» введено в русский литературный обиход рассказом А.П.Чехова «Мальчики»
Глава 2.3
СевкойНа следующих дверях значилось «
Всё вокруг было опутано каким-то проводами; на мраморных щитах размещались рубильники и рукояти, каких не постыдился бы и новейший линкор; в простенках высились странные аппараты, сверкая начищенной бронзой; а учительский стол выглядел удивительной крепостью с какими-то устройствами, к которым так и напрашивалось название «лучи смерти».
— Преподаватель физики и химии Илья Андреевич Положинцев, прошу любить и жаловать, господа кадеты.
В голосе подполковника слышалось искреннее уважение.
Сам Илья Андреевич возник, словно сказочный дух, откуда-то из сплетения проводов, из-за громоздких аппаратов. Был он немолод, тщательно выбрит, совершенно лыс; в положенном по чину вицмундире с петлицами гражданского служащего.
— Здравия желаю, господа кадеты, — пророкотал Илья Андреевич.
Взгляд у него был сильный, жёсткий такой. Почти что свирепый. Ох, подумал Федя, такой контрольными замучает… И вообще, что это за странное «здравия желаю»? Так к старшим по чину обращаются…