Петя вздохнул. Он сейчас казался совсем несчастным.
— Потому что дядя Серёжа, он… он… он военный, генерал… Сказал, что корпус из меня человека сделает.
— Ты и так человек! — горячо заспорил Фёдор. Петя Ниткин, неуклюжий и потешный, ему отчего-то нравился. Видно было, что не соврёт, не сфискалит и не предаст. Вот не предаст, и всё тут. Такое, бывает, что сразу видишь, одного взгляда хватает.
Но Петя так и стоял, понурившись.
— Да брось ты! Не бойся. Вот у нас в военгимназии, вот там было — ух! Дрались, что ни день! (Петя вздрогнул). Старшие классы чего только не творили! И «Москву показать», и «к доктору сводить», и «на скрипке исполнить» …
Петя совсем вжал голову в плечи.
— А ещё наряды были! — вдохновляясь, Федор несся на всех парусах. — Кол тебе вкатили — всё, иди очко драить!
Ниткин позеленел.
— Ага, — жизнерадостно кивнул Федя. — Военная гимназия, брат, не фунт изюму! Я там три года отбыл. Знаю, как оно было! Три года там, а потом папу сюда перевели; здесь-то, брат, всё равно что курорт, сам видишь!
— А что, правда, каждый день драться надо было? — Петя Ниткин воззрился на Фёдора, словно на ветхозаветного пророка.
— Н-ну-у, в общем, да. Там знаешь как? — «эй, Иванов, пошли махаться после классов!» И попробуй только не выйди!
— А то что? — замирая, с ужасом и восторгом прошептал Ниткин.
— А то всем классом в умывалке тёмную устроят! — слегка преувеличил Фёдор.
— А… а тебе такое говорили?
— Спрашиваешь! Каждый день! И идёшь, и махаешься! Но у нас по правилам было. Лежачего не бить, в кулаке ничего не держать, подножек не ставить, в обхватку не лапать!
— Но по лицу бить… — страдал Петя.
— Не по лицу! — строго поправил Фёдор. — А по роже!
— А тут? Тут тоже надо… махаться? — с ужасом спросил Ниткин.
Кадет Солонов почесал в затылке. Если судить по 3-ей Елисаветинской, то да. Кадет, который не дерётся — тот не кадет. Но как сказать это бедному Пете в его смешных очках?
— Не боись! — наконец решил Федя. — Меня держись! Константин Сергеевич, подполковник Аристов сам же сказал — я, мол, за тебя отвечаю!