Каждые две недели Урсула добиралась поездом до Лондона, чтобы встретиться с “Сергеем”: они никогда не виделись в одном и том же месте, встречи длились не дольше пятнадцати минут и происходили, как правило, под покровом темноты, которой всегда так боялась Урсула. “В этом затемненном городе с померкшими фонарями, где не светились даже окна, мне было страшно. На улице не было ни души, а любой прохожий был невидимкой. Я стояла в кромешной тьме, думая, что вот-вот кто-то схватит меня за горло. Едва заслышав тихие шаги, я переставала дышать и выдыхала с облегчением, если это был «наш человек»”.
В МИ-5 за Кучински продолжали присматривать. В записке от февраля 1941 года сообщалось, что, по данным “разнообразных источников”, Юрген Кучински поддерживает прямую связь с советской разведкой. Однако альянс между Англией и Советским Союзом сместил фокус МИ-5: когда русские оказались на их стороне, слежка за диверсантами-коммунистами беспокоила службу безопасности меньше, чем охота на нацистских агентов. Наблюдение за Кучински постепенно слабело, а потом и вовсе прекратилось. Нацистских шпионов в Британии фактически уже не было: все до единого были перехвачены благодаря дешифровщикам из Блетчли-парка и в дальнейшем казнены или перевербованы английской разведкой. Зато советских шпионов было хоть отбавляй: “Кембриджская пятерка” – Ким Филби, Энтони Блант, Дональд Маклин, Гай Берджесс и Джон Кернкросс, занимавшие важное положение в британском истеблишменте, – и одна неприметная беженка-домохозяйка в Оксфордшире, агент Соня, глаза и уши советской военной разведки в Британии.
Урсула не видела никакого противоречия в том, чтобы поддерживать союзников России и шпионить за ними. Как и ее первый муж.
Руди Гамбургеру было приказано отправиться в Турцию по суше через Иран, и, как это часто бывало в карьере этого непутевого шпиона, план не сработал. Руди уже добрался до Тегерана, когда операция “Барбаросса” внесла радикальные коррективы в карту войны. Турецкую визу ему получить не удалось. В августе 1941 года Британия совместно с Советским Союзом приступила к совместному наступлению на Иран, чтобы обезопасить нефтяные месторождения от захвата немцами. Тегеран, до сих пор игравший второстепенную роль в войне, внезапно превратился в место ключевой стратегической важности, особенно после прибытия американцев, помогавших строить транспортную инфраструктуру, необходимую для поддержания топливных и других поставок советским войскам на Восточном фронте. Гамбургер писал: “Я получил указания оставить попытки получить турецкую визу и сосредоточиться на заданиях в Иране” – отслеживании передвижений войск, поставок оружия и военных действий британцев и американцев. Гамбургер обосновался в иранской столице и начал шпионить за союзниками Советского Союза – как всегда, неумело.
В Швейцарии Александр Фут получил первое сообщение от Москвы после операции “Барбаросса”: “Фашистские изверги напали на Родину рабочего класса. Мы рассчитываем, что вы наилучшим образом справитесь со своими заданиями в Германии. Директор”. Шандор Радо немедленно расширил операции. В следующие два года из своей квартиры в Лозанне Фут отправит сотни сообщений в Москву с отборными разведданными от шпионов в нацистской Германии, которым удавалось на удивление глубоко вникнуть в детали немецкого военного планирования. Как писал сам Фут, генералы Москвы “вели военные действия буквально по этим материалам”.
Лен Бертон, напротив, постепенно утратил интерес к работе на “Красную тройку”, после чего разругался с Радо, который перестал ему платить. “Лен мечтал лишь об одном, – писал Фут, – вернуться в Англию и вновь оказаться рядом с Соней”. Продажный боливийский консул, выдавший фальшивый паспорт Урсуле, согласился сделать такой же для Лена – за 2000 швейцарских франков. Французское консульство, заподозрив подделку в документе на имя Луиса Карлоса Бильбоа, отказалось выдавать ему французскую транзитную визу. В Британии Урсула заручилась поддержкой Содружества интербригад, чтобы они убедили правительство помочь Лену выбраться из Швейцарии, а также написала члену парламента от лейбористской партии Элинор Рэтбоун, которую за отстаивание интересов изгнанников из Германии прозвали “министром беженцев”. О бедственном положении Бертона стало известно даже министру иностранных дел Энтони Идену. Но, казалось, все напрасно.
“В апатии, скучая по жене, без денег, постоянно сталкиваясь с неудачами и отчаянно стремясь вернуться в Великобританию”, Лен был безутешен. Однако новый союз между Британией и Советским Союзом внезапно дал ему новую искру надежды. Британское консульство на набережной Вильсона находилось всего в нескольких сотнях ярдов от его квартиры на Женевском озере. Лен решил между делом туда заглянуть.
Виктор Фаррелл работал в службе паспортного контроля. То, что он также работал на МИ-6, выдавая паспорта беженцам, если те их заслужили, было “в Женеве одним из секретов Полишинеля”. Бертон предложил Фарреллу “ценные разведданные”, если тот поможет ему выбраться в Великобританию. Какую именно информацию Лен передал МИ-6, доподлинно неизвестно, а соответствующие части расшифрованных документов представлены с купюрами. Он не сказал ничего ни о деятельности Урсулы, ни о своей работе на советскую разведку. Однако совершенно точно указал по меньшей мере на одного из агентов Радо – китайского журналиста по имени Л. Т. Ван, аккредитованного в Лиге Наций. В доме Вана часто бывал генерал Александр фон Фалькенхаузен, бывший военный советник Чан Кайши в Китае, возглавивший теперь нацистское оккупационное правительство Бельгии. Ван тайно следил за Фалькенхаузеном, передавая информацию Радо. Лен познакомил китайского журналиста с Фарреллом, которому тот показался “приятным и невозмутимым”. Со временем он оказался еще и неисчерпаемым источником разведданных. Раз Великобритания с Советским Союзом стали теперь партнерами, Бертон не испытывал угрызений совести, сведя Вана с МИ-6. Взамен Фаррелл согласился обеспечить Бертону поддельный паспорт.
Новый политический ландшафт привел к тектоническим сдвигам лояльности. Урсула и Руди шпионили за Британией, союзником Москвы; офицер британской разведки Виктор Фаррелл использовал советские активы, чтобы вести слежку за нацистами в Швейцарии; Лен, все еще агент советской разведки, тайно помогал МИ-6, не сообщая об этом Москве. Все они могли бы объединить усилия в масштабной битве с нацизмом, но союзники были слишком заняты, шпионя друг за другом, как это всегда бывает с союзниками.
Нападение Гитлера на Советский Союз повлекло за собой еще одно судьбоносное непредвиденное последствие, подтолкнув одного из самых значимых шпионов в истории в сети Сони.
Глава 17. Дорога в ад
Клаус Фукс жил, руководствуясь двумя сводами правил: незыблемыми законами физики, давшими ему возможность раскрыть устрашающий потенциал новой науки, и общественно-политическими законами, неизбежно ведущими к триумфу коммунизма, в который он верил столь же непоколебимо. Сочетание двух этих параллельных корпусов идей – научного и идеологического – запустило в Фуксе цепную реакцию, которая превратила блестящего физика в самого опасного в мире шпиона. В 1951 году Комиссия Конгресса США вынесет следующий вердикт: “Один Фукс подвергал опасности большее количество людей и нанес больший ущерб, чем любой другой шпион не только в истории Соединенных Штатов, но и всех стран мира”.
Но на самом деле добивался он совсем не этого.
Фукс был третьим из четырех детей лютеранского пастора в Западной Германии. Его отец Эмиль отличался невероятным мужеством, привычкой открыто высказывать свое мнение и незыблемым чувством морального превосходства; своих детей он учил всегда следовать зову совести вне зависимости от последствий. Фукс был четырьмя годами младше Урсулы, и, как и у нее, его взросление происходило в обстановке политического и экономического хаоса Веймарской республики. Как и Кучински, брат и сестры Фукса увлеклись коммунизмом, вступили в КПГ и окунулись в набиравшие обороты ожесточенные студенческие и уличные столкновения 1920-х годов. Клаус получил прозвище
Невероятно одаренный ученый, в двадцать два года Фукс поступил в Институт физики кайзера Вильгельма в Берлине, но к тому моменту он уже был меченым, коммунистом-агитатором, которого в любой момент могли арестовать. На тайном собрании руководство КПГ настояло на том, чтобы он покинул Германию и продолжил учебу за границей, пока революция не уничтожит Гитлера. В Фолкстон Фукс приехал в сентябре 1933 года, “бледный, смертельно истощенный, с узелком грязного белья в холщовом мешке”.
Как и многих других ученых, бежавших от нацизма, в британском научном сообществе Фукса ожидал теплый прием. Физик Невилл Мотт устроил его лаборантом в Бристольский университет, а в 1937 году, защитив диплом по физике, Фукс перешел в Эдинбургский университет, где работал под руководством другого немецкого беженца, знаменитого физика Макса Борна, исследовавшего поведение электронов и электромагнитное излучение. Поверхностное расследование МИ-5 установило, что угрозы для безопасности Фукс не представляет.
Фукс был эксцентричен даже по университетским меркам. Время от времени он общался с другими немецкими изгнанниками и в Немецком клубе в Лондоне познакомился с Юргеном Кучински. Однако он все равно предпочитал уединение, этот загадочный человек, заядлый курильщик, скрипач-самоучка, неистово пунктуальный, порой не знавший меры в выпивке, высокий, близорукий, долговязый, с “нервным, пытливым лицом, на котором застыло выражение легкой растерянности”. Коллега сочинил о нем стишок:
Этот молодой немец казался “идеальным воплощением витающего в облаках профессора”. Он никогда не обсуждал политику и редко говорил на какие-либо темы, помимо физики. Окружающие могли только гадать, что же на самом деле происходит за этими толстыми круглыми очками, но никто (и в первую очередь сам Фукс) не сомневался, что перед ними будущий великий ученый. Он унаследовал обостренное отцовское чувство моральной правоты и впоследствии отмечал: “Порой должны возникать люди, готовые сознательно взять на себя бремя вины, так как они видят существующее положение вещей яснее, чем представители власти”.
В 1939 году, накануне войны, Фукс подал заявление о предоставлении ему британского гражданства, но пока оно рассматривалось, его интернировали наряду с другими гражданами вражеской Германии, отправив сначала на остров Мэн, а потом в Канаду, в лагерь недалеко от Квебека. Ничуть не удрученный подобным обращением, он продолжил – дистанционно – сотрудничать с Максом Борном, который подал прошение об освобождении своего коллеги, настаивая, что тот принадлежит “к малочисленному избранному сообществу физиков-теоретиков в этой стране”. Хлопоты Борна увенчались успехом, и 11 января 1941 года, через две недели после своего двадцатидевятилетия, Фукс оказался в Ливерпуле, куда месяцем позже прибудет Урсула.
3 апреля Юрген Кучински устроил в Хэмпстеде, в квартире на Лоун-роуд, 6, торжество в честь “возвращения Фукса в Великобританию”. На встрече было несколько видных немцев и британцев, множество коммунистов, несколько ученых и небольшая горстка шпионов. В числе гостей были Бригитта Льюис, теперь работавшая секретарем в Лондонской школе экономики, и немецкий коммунист Ганс Кале, подружившийся с Фуксом в лагере для интернированных в Канаде. Кроме того, что он поставлял Урсуле информацию, Кале также работал “агентом-вербовщиком советских разведслужб”. Возможно, он и подал идею устроить вечеринку в честь Фукса. Напитки текли рекой, и почетный гость ни в чем себя не ограничивал. В какой-то момент Юрген познакомил Фукса с “любезным, умным человеком, прекрасно говорившим по-английски [и] интересовавшимся наукой”, который представился как Александр Джонсон. Разговор зашел о “возможностях атомной энергии”. Еще в 1938 году немецкие ученые открыли, что расщепление атома урана высвобождает одновременно энергию и нейтроны, вызывая тем самым дальнейшее расщепление и потенциально способствуя возникновению цепной реакции. Датский теоретик-ядерщик Нильс Бор установил, что расщепление происходит в редком изотопе урана-235, и этот прорыв открывал перспективы появления новой энергетической машины (атомного реактора), которая, по словам Фукса, создаст “в длительной перспективе возможность производства электроэнергии”. К концу вечера Фукс согласился “подготовить для Джонсона небольшой отчет о возможностях атомной энергии”, после чего, пошатываясь, побрел по ночному городу и пропустил свой поезд до Эдинбурга.