Урсуле были даны предельно четкие указания: в 7:15 вечера в первый день каждого месяца она должна появляться на этом перекрестке к востоку от Гайд-парка, где на связь с ней выйдет сотрудник военной разведки из советского посольства. Если он не появится, ей следует вернуться 15-го числа. Каждые две недели в течение трех месяцев, приезжая на поезде из Оксфорда, среди шлюх, сутенеров и пьяниц она ждала его появления. Он все не приходил. Однажды, когда Урсула пробиралась по затемненному городу, раздался сигнал воздушной тревоги, и вместе с другими прохожими ей пришлось спуститься с улицы на станцию метро, где тысячи лондонцев, следуя инструкциям, сохраняли спокойствие и присутствие духа. “Они достают свой ужин, термосы с чаем, вязание и газеты”, – писала Урсула.

Город был разбит, но не сломлен. “Вчера я бродила по Лондону, – писала она Лену. – Руины больших универмагов вызывают у меня меньше содрогания, чем разгромленные маленькие домишки, где до сих пор над кухонной плитой висит выстиранное белье”. Намереваясь запугать лондонцев блицкригом, немцы добивались совершенно обратного эффекта: “Жители ненавидели Гитлера и фашизм, – писала Урсула. – Вся страна встала в оборону”. Впервые она испытала гордость новоиспеченной гражданки Британии, но находилась в растерянности: вокруг неистовствовала война против фашизма, а ей отводилась в ней лишь роль наблюдателя. Урсула запаслась деталями для радиопередатчика, с каждым днем укрепляясь в уверенности, что шанс применить его так и не представится. Должно быть, что-то стряслось в Москве. Казалось, ее шпионской карьере пришел конец. “Я уже почти отчаялась встретить посланника из Центра”.

Как почти все семьи беженцев в Британии военного времени, Кучински оказались разбросаны по разным местам, встревожены и лишены средств к существованию. При таком количестве людей, бежавших от блицкрига из Лондона в другие города, найти жилье в Оксфорде было почти невозможно: одна хозяйка настаивала, чтобы Урсула играла с ней по вечерам в карты и молилась; другая выставила ее спустя несколько дней, не в силах терпеть “иностранный облик” постоялицы. В последующие четыре месяца им с детьми пришлось переезжать четыре раза. Полиция Оксфордшира следила за ее передвижениями и докладывала о них МИ-5: “Теперь она проживает на Кингстоун-роуд, 97 вместе с сестрой, – отмечал детектив-констебль Чарльз Джевонс. – Навещает ее только отец со своей женой. Как мне докладывают, Кучински твердо придерживается коммунистических взглядов”. Как и положено, Роберт Кучински в шестьдесят пять лет вышел на пенсию и больше не преподавал в Лондонской школе экономики. Невзирая на известность в академических кругах, Роберту Кучински редко предлагали оплачиваемую работу. “Он чересчур горд, чтобы стараться понравиться работодателям”, – писала Урсула. Юрген и Маргарита с двумя маленькими детьми ютились в квартирке в Хэмпстеде, перебиваясь любыми заработками, которые он мог получить за свои статьи и лекции. Юрген оказал младшей сестре весьма прохладный прием. Как впоследствии утверждал Александр Фут, “Юрген злился на Соню [sic] за возвращение в Великобританию… потому что ее присутствие там как агента России могло скомпрометировать политическую работу остальных членов семьи Кучински”. Без работы, постоянного жилья, вещей, мужа, который бы содержал семью, и денег от Центра Урсуле грозила нищета. “Я истратила почти все свои сбережения, – писала она. – Родным я о своих тревогах не рассказывала. Все они и без того едва сводили концы с концами”. Наконец, в апреле 1941 года она нашла меблированный домик, сдававшийся на Оксфорд-роуд, 134, в деревне Кидлингтон, в пяти милях от Оксфорда. Сотрудники МИ-5 перехватывали ее письма. Тем не менее график ее поездок в Лондон и посещений сомнительного перекрестка перед возвращением в Оксфорд они не отследили.

Впервые за всю свою жизнь Урсула начала впадать в депрессию. Ее письма Лену были пронизаны одиночеством и тоской. “Сколько же разных мелочей, которыми хочется с тобой поделиться. Я ни с кем здесь пока не подружилась. Сегодня утром пришлось бежать сломя голову с коляской за мешком угля. Наконец-то впервые за несколько недель мы сможем принять ванну”. Лен безо всякого энтузиазма продолжал работать радистом “Красной тройки” Шандора Радо. Испанцы по-прежнему отказывали ему в транзитной визе, и он бессрочно застрял в Швейцарии. “Как же я настроилась на твой приезд, – писала она. – В сотне разных мелочей: «Тут мы должны пройтись вместе», «Нужно обсудить эту книгу»… Теперь придется свыкнуться с мыслью, что все это не для нас”. В одиночестве она надевала свои лучшие наряды – для мужчины, замужем за которым пробыла всего несколько месяцев. “Я надела новое платье, первое, которого ты не знаешь, – красное в белый горошек, с белым поясом и воротничком”. Увидит ли он ее в нем когда-нибудь, гадала она.

В конце мая она в очередной раз побрела к Шепердмаркет и понуро ждала на углу улицы, не обращая внимания на косые взгляды проституток. “Я уже совсем было отчаялась”. Как вдруг заметила его, “крепкого на вид мужчину – коренастого, лысеющего, с крупным носом и большими ушами, который явно мог постоять за себя в драке”. Он пристально смотрел на нее. “Мужчина подошел ко мне – не первый на этой окаянной улице, но на этот раз именно тот, кого я ждала”.

Николай Владимирович Аптекарь, тридцатидвухлетний бывший тракторист из Одессы, был шофером и секретарем военно-воздушного атташе советского посольства. Он также был офицером РККА, работавшим под кодовым именем Ирис, и одним из видных сотрудников многочисленной советской военной разведки в Лондоне. Как и во всем остальном мире, в Великобритании Москва руководила двумя независимыми агентурами: “легальной”, куда входили такие разведчики, как Аптекарь, работавшие под дипломатической крышей посольства, и “нелегальной”, к которой относилась Урсула, – такие сотрудники вели обычную жизнь, не пользуясь дипломатической защитой. Аптекарь окончил в свое время летное училище в Ленинграде и служил инженером в ВВС, перед тем как поступить в военную разведку и отправиться в Великобританию. Быть может, с виду он и походил на боксера-профессионала, но на самом деле был превосходным разведчиком, хорошо владевшим английским языком и прекрасно разбиравшимся в тонкостях шпионской работы и военной технике.

Аптекарь назвал шепотом кодовое слово. Урсула произнесла в ответ свое. После чего они немедленно разошлись в разные стороны. Урсула ликовала. “Я пролетела пару улиц, словно на крыльях, до условленного места, где мы могли поговорить”.

“Называйте меня Сергей”, – сказал Аптекарь спустя несколько минут, зайдя в подъезд магазина. Настоящего его имени она так и не узнала. Он передал ей “приветы и поздравления от Центра”, вручил конверт, где была “достаточная сумма, чтобы избавить ее от любых финансовых забот”, и извинился, что не мог встретиться с ней раньше, так как попал в аварию. “Центру нужны новые данные”, – сказал он. Великобритания уже не была врагом Советского Союза, но при этом еще и не стала его союзником. Москва жаждала информации. “Какие связи вы сможете установить? В военных кругах? В политических? Вы должны создать новую сеть информаторов. Когда сможете использовать передатчик?”

Она рассказала Аптекарю, что сможет привести аппаратуру в состояние полной готовности в течение суток.

Урсула снова была в игре.

Стоило ей восстановить радиосвязь с Москвой, как события, произошедшие за тысячу с лишним миль, на западных границах Советского Союза, перевернули весь ход войны и роль, которую играла в ней Урсула.

22 июня 1941 года Германия напала на Россию. Операция “Барбаросса” была самым масштабным вторжением за всю историю военного дела, когда около трех миллионов немецких солдат наступали вдоль линии фронта протяженностью в 1800 миль. Так началась война Гитлера на уничтожение, давно запланированная операция по ликвидации еврейского и славянского населения западной части Советского Союза, освобождению Lebensraum (жизненного пространства) для немцев и уничтожению большевизма. “Нужно лишь пнуть дверь – и все это гнилое строение рухнет”, – заявлял фюрер. Миллионы жертв и четыре года ожесточенных боев докажут, что он катастрофически заблуждался. Советские шпионы, в том числе Рихард Зорге в Токио и Шандор Радо в Швейцарии, предостерегали о грядущем наступлении, но Сталин отказывался им верить, будучи убежден, что, пока Германия ведет безысходную войну с Британией, Гитлер никогда не решится воевать на два фронта, напав на Россию. Свита Сталина слишком боялась его, чтобы рассказать правду.

Для Урсулы, ее семьи, мужа, бывшего мужа, бывших любовников и коллег-разведчиков начало войны на Восточном фронте перевернуло все. Великобритания и Советский Союз теперь стали союзниками, к которым через полгода примкнули США после налета Японии на Перл-Харбор. Ненавистный стольким коммунистам советско-германский пакт был в одночасье уничтожен.

Урсула испытывала одновременно потрясение и воодушевление. Немецкие войска наступали, одерживая легкие победы одну за другой и оккупируя советские территории; казалось, что Москва падет, а сам коммунизм канет в Лету. Урсула писала, что была “потрясена” сообщением о внезапной атаке. Однако она испытала облегчение при мысли, что ей больше не придется притворяться, будто она поддерживает циничный пакт Сталина с Гитлером. Москва вышла на связь ровно в тот момент, когда ее шпионская работа снова могла быть направлена на уничтожение нацизма. Теперь она стала бойцом, а не просто наблюдателем, и воевала бок о бок с британцами.

В день начала операции “Барбаросса” Уинстон Черчилль произнес одну из самых впечатляющих военных речей, переданную в прямом радиоэфире Би-би-си: он клялся сражаться с Гитлером на суше, в воздухе и на море до тех пор, “пока, с Божьей помощью, мы не избавим землю от его тени”. Великобритания встала плечом к плечу с Америкой и СССР: “Опасность, угрожающая России, – это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам, точно так же как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом, – это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара”.

Прильнув к своему приемнику, Урсула, затаив дыхание, слушала выдающуюся речь Черчилля, которую она назвала “блестящей”. “Нападение Гитлера на Советский Союз произвело сильнейшее впечатление на Британию”, – писала она.

В течение нескольких дней после начала операции “Барбаросса” Москва не отвечала на сообщения. Когда ей наконец удалось установить радиосвязь, Урсула выяснила, что Центру требовались разведданные о Британии. Что на самом деле думают политики и генералы? Насколько искренни слова Черчилля? Поддержит ли Великобритания Россию? Роберт Кучински, имевший обширный круг друзей и знакомых с хорошими связями, занимал уникальное положение, чтобы ответить на эти вопросы. Многие из его знакомых экономистов-леваков и политиков-лейбористов непосредственно участвовали в решении военных задач. Урсула сочла, что настало время завербовать отца в советскую разведку. Профессор согласился сообщать ей любые сведения, которые ему удастся раздобыть, понимая, что она каким-то образом будет передавать их в Москву; о том, что его дочь работает на разведку РККА, он не знал. Роберт Кучински докладывал, что “ведущие британские политики предвидят поражение Советского Союза в течение трех месяцев”.

После расторжения советско-германского пакта Юрген Кучински немедленно изменил свою позицию: теперь он перестал называть войну хитроумным замыслом империалистов и отстаивал ее как моральную необходимость. В МИ-5 отнеслись к переменам в его настроениях с одобрением, отмечая, что коммунист-сорвиголова прекратил “распространять пораженческую пропаганду среди беженцев” и теперь “выступает за сотрудничество с союзниками и активную помощь СССР”. Юрген также передавал Урсуле все, что могло представлять интерес или пользу для Москвы. Несмотря на то, что официально Юрген не был завербован советской военной разведкой, у него теперь было собственное кодовое имя – Каро. Из радиосообщений лондонской резидентуры (разведки, работавшей в советском посольстве) в Москву, перехваченных в 1941 году и расшифрованных спустя много лет после войны, очевидно, как высоко ценил его возглавлявший военную разведку в Лондоне генерал-майор Иван Андреевич Скляров: “Я безусловно рекомендую Юргена Кучински. Он блестящий ученый, еврей, экономист глубоких марксистских убеждений. Я удостоверяю полную его надежность. Он знает не только Германию, но и Европу, и станет более ценным и надежным источником для нас, чем все, кого я знаю… Он высокий, худой, смуглый, некрасивый, совершенно гениальный и весьма политически устойчивый”. В отличие от отца, Юрген прекрасно знал, куда именно попадали разведданные, которые он передавал Урсуле.

Сонина агентура, начавшаяся с членов ее семьи, постепенно разрастется в обширную сеть информаторов, предоставлявших – сознательно или несознательно – самую разную полезную для Москвы информацию: экономическую, политическую, техническую и военную. На званых ужинах в Хэмпстеде левые британцы-интеллектуалы свободно обменивались сплетнями и секретами, не догадываясь, что через одного из Кучински все это отправляется в Москву при помощи радиопередатчика Урсулы. Одним из “полезных источников информации” был Ганс Кале, немецкий коммунист и бывший боец интербригад, который, будучи военным корреспондентом американских журналов Time и Fortune, обладал доступом к весьма полезной информации.

В донесении из лондонской резидентуры в Москву, отправленном 31 июля 1941 года и частично расшифрованном в 1960-е годы, отмечалось: “ИРИС встречался с СОНЕЙ [sic] 30 июля”. В записке указывается, что она отправляла донесения в Москву ежедневно с часовыми интервалами в ночное время, а также передавала дополнительные разведданные при помощи микрофотоснимков, которые прилагались к письмам и пересылались в тайники нейтральной Испании или Португалии, где их забирали сотрудники советской разведки. Центр платил ей 58 фунтов в месяц, задним числом рассчитавшись с ней за предыдущие месяцы с момента ее прибытия в Ливерпуль, что в Англии военного времени составляло вполне приличную сумму. Годы спустя в МИ-5 все еще ломали голову над личностью Ириса: “Вероятно, английское имя ИРИС используется как кодовое имя какой-то женщины. По-русски ИРИС означает либо цветок, либо вид конфет; данное слово представляется маловероятным вариантом для кодового имени”. Ирисом, разумеется, был Николай Аптекарь, внушительный сотрудник советской разведки, который бы посмеялся, что его приняли за женщину и назвали в честь конфеты или цветка.