— Что? — крикнул Максим.

— Гони, Люфт! Гони!

За шумом мотора Авинов не слыхал выстрелов, лишь увидал короткие вспышки. Тут же пуля мерзко свистнула рядом, другая прошила верх кабины. Максим охнул и выжал газ.

«От „паккарда“ не уйти на грузовике…» — мелькнуло у Кирилла.

— Сворачивай на Лермонтовский и тормози! — крикнул он шоффэру.

— Ага!

«Руссо-Балт», громыхая бортами, завернул, кренясь и скрипя рессорами, тут же аккордом взвизгнули тормоза. Кирилл спрыгнул с подножки и шагнул назад, двумя руками сжимая пистолет, стараясь дышать глубоко и ровно. На обретение спокойствие ему была отпущена целая секунда…

«Паккард» тут же вылетел из-за угла, мягко приседая. Авинов вскинул маузер. Он отчётливо видел бледные лица, и то, как они кривились в злобном торжестве.

Первая пуля угодила в водителя — ветровое стекло покрылось мутной сеточкой трещин и рассыпалось, припорашивая осколками залитое кровью лицо чекиста за рулём. Второй выстрел пришёлся мимо, третий порвал шину, и «паккард» занесло. Ещё две пули прошили заднюю дверцу,[175] — влекомый скоростью и массой, автомобиль перевернулся, юзом бороздя булыжную мостовую, и тотчас же рванул пробитый бензобак. Клубистое, копотное пламя жадно набросилось на салон, завивавшимися языками пробуя на вкус человеческие тела.

— Жалко… — пробормотал Максим, бледный и оглушённый. — Столько бензина зря пропало…

— Едем, — прервал Кирилл его страдания. — Вон, Троицким — и на Загородный проспект. Знаешь улицу Рузскую?

— Ну-у…

— Там, напротив, Обуховская больница.

— А-а! Знаю! Это где Царскосельский вокзал!

— Едем, — повторил Авинов.