– Ну, – ответил я, – знаете… это все, что у вас осталось.
И все ахнули. Людям не нравится об этом думать, но как сказал Несвященый Стивен Тайлер:
Я бегу по тому кругу в Санапи, а мимо бежит человек в другую сторону.
Женский голос:
– Эй, а я вас знаю.
Я:
– Неужели?
Я ухожу со съемочной площадки «Доброе утро, Америка» после очередного притворно-интимного интервью. Я иду в туалет, а за мной идет какой-то маленький говнюк. Господи! Я мочусь в писсуар: «Эй, приятель…» И поток тут же перекрывается. В смысле, как мне ссать, когда у парня, стоящего рядом со мной, внутреннее кровотечение и он тоже не сможет поссать? Мои нервы просто сдали, и из меня ничего не вышло, поэтому я направляюсь в кабинку, чтобы закончить дело. Я закрываю дверь, и у меня по спине пробегает дрожь, потому что наконец-то на меня никто не смотрит, никто меня не трогает. Я в этой комнатке наедине с моим одиночеством… и в этот блаженный момент я думаю: «Наконец-то ты в гармонии». А потом с вершины кабинки доносится женский голос: «Можно мне ваш автограф?» Я поворачиваюсь на середине дела и ссу прямо на нее. И в тот безумный момент, пока мы оба истекаем моей жидкостью, я осознаю, что жизнь – зассанство, а ты в ней – ссыкун.
Одиночество – это мир сам по себе.
Стервозная фанатка:
– Фу!
Лучшая подруга стервозной фанатки:
– Пусть закончит. Это же бунт!
Это ян ини, если можно так назвать. Другая сторона свободной, кинетической, блестящей энергии! Это глубокая пустота, тихая игровая площадка. В этой безэховой комнате моего сознания я могу говорить все, о чем думаю, потому что меня не прерывают невежественные ублюдки – иначе известные как драгоценные дети Господа.
И ох уж эти СМИ…
Стервозная фанатка:
– Боже! Так он еще и не будет играть эту старую песню!
Лучшая подруга стервозной фанатки:
–
Я: