Шел третий месяц лечения гепатита, и я снова сижу на наркоте. Жена решила меня бросить (еще одна песня выходит из моего сердца!) и оставила обоих детей. У меня диагностировали опухоль мозга, и вдобавок ко всему прочему врачи говорят, что у меня клиническая депрессия. Ну что? Я в полной жопе (а кто бы не был?). О, Господи! Что дальше?

Какого черта! Где-то сидит кривозубая ведьма и хохочет над восковой куклой Стивена Тайлера?

У меня пищит телефон или это мой мозг? Does the noise in my head bother you?

Пять месяцев я был рыдающей кучей, живущей в углу своего дома. Я спал в одной комнате с Таджем, которому тогда было восемь. Он переживал о том, что случится с его мамой.

– Мама будет в порядке, – говорю ему я. – Не переживай, все будет хорошо.

Я сдерживал слезы. Я никогда не плакал перед детьми, когда дело касалось их матери. Я любил ее тогда и люблю сейчас. И я никогда бы не позволил им считать иначе.

Группа взяла отпуск первый раз за тридцать лет. Они поехали во Флориду, покупали тачки, трахались, ели мороженое, а я лечил гепатит С и потерял жену. Мои сомнительные друзья, начитавшиеся чокнутых книг, сказали бы мне: «Стивен, чувак, это твоя карма, это было ожидаемо». Нетушки. После того как я лечил гепатит, я принимал по половине викодина два раза в день и все такое. Я был трезвым двенадцать лет до того, как началась эта херня.

Так вот, лечение длилось год, а потом я удвоил дозу таблеток: принимал по три с утра и по три на ночь. Я заперся в комнате моего дяди Эрни в задней части дома и жил там. Меня крыло от колес. Большинство не выносят лечение гепатита С. Они начинают, а потом: «Ну в пизду, я не могу ходить на работу!» К счастью, мне не надо было ходить на работу. Убийство гепатита и было моей работой. Я настаивал. А теперь я слег с гриппом… У меня заболели палец на ноге и печень. Боже, я как из песни Люка Дрифтера:

И через десять-двенадцать месяцев моя кровь очистилась! Готово! Динь! Конец. Я справился. Жены все еще нет, но мы вернулись на гастроли. Я был рад отвлечься, но сердце все еще было разбито.

Тереза ушла к тому парню с проколотыми сосками, который строил наш дом. Я не знаю, почему она это сделала. У всех есть причины – даже у Гитлера! «Тебя не было десять лет», – сказала она мне. Меня это убило. Да, я изменял ей, но все вечера вне гастролей я проводил дома. Ты в браке, у тебя есть дети, ты приносишь в дом миллионы долларов. Но это не важно. У тебя была интрижка! Неверный, прелюбодейный сукин сын! Для нее я был таким.

Если женщина выходит замуж за рок-звезду, разве она не должна знать, что на него всюду будут накидываться другие женщины, а он мужчина, что ему делать? А если бы я был женат на Пэм Андерсон? Удивился бы я, если бы узнал, что она спала с Кидом Роком во время их последней встречи? Нет, блядь! Может, я и не прав… но она секс-символ, и я бы все понял. Секс-символы привлекают к себе секс, и они наслаждаются взаимодействием. Вся эта драма дает им силу. Правда или ложь? Я слышал это много раз и вынужден согласиться. Но я все равно ее ранил, и мне очень жаль.

Мы могли бы все решить. «Ты скорее бросишь меня, чем будешь все обсуждать!» – сказал я ей. Разумеется, не надо было говорить ей, что у меня была интрижка. Мои друзья говорили: «Зачем ты ей сказал? Вот ты придурок!» И они, блядь, правы. Когда я был моложе, всем парням говорили: «Ври или умри». Женщинам правда ничего нельзя рассказывать. Особенно если они говорят: «Просто скажи мне правду, я не буду злиться».

В августе 2008 года моя дочь Миа выпустила книгу под названием «Создавая себя: Как я поняла, что красота бывает всех форм, размеров и видов, включая мои». Она мне позвонила: «Папочка, я буду на шоу «Доброе утро, Америка» с Мэттом Лауэром обсуждать свою книгу. Просто хочу, чтобы ты знал». Когда я услышал, что она говорит о своих проблемах, я был в ужасе. Она говорила миру, что режет себя, когда нервничает, – причем до сих пор. Для меня это был ужасный удар, потому что я не был с ней, когда она взрослела. Опра и все, кто понимает масштаб ситуации, сказали: «Ну и сволочь же ее отец! Наверное, она безумно рыдала в пустом доме и начала резать себя». Это я и понял, когда прочитал ее книгу.

Яблоко от яблони. У Мии были проблемы в подростковом возрасте – алкоголь, таблетки для похудания, – но я не знал, что она резала себя. В какой-то момент я обманом затащил ее в реабилитацию, сказал, что отправляю в спа-центр в Калифорнию. Мое сердце разрывалось, когда я думал, что виноват в ее наркомании. Потом я сказал ей о слогане ОАА, который услышал в этих стенах, где многие изливали свои горести: «Многие твои проблемы носят мое имя, но почти у всех решений имя твое».

Вскоре после этого я шел по пляжу, упал на колени и разрыдался, потому что осознал, что теперь трезвый, но я сделал это не ради детей и даже не ради своего здоровья. Я не думал о них, когда употреблял, так с чего мне ради них трезветь. Наркотики лишили меня духовности и сострадания, и только потом я понял, что они лишили меня моих Лив и Мии, – я плакал, когда они простили мое ужасное поведение, но я буду исправлять это всю свою жизнь.

Что мне сказать детям? Может, тональность мы и выбрали вместе, но это их песни. Мы ими не управляем, они лишь текут через нас, как говорит Халиль Джебран в «Пророке», они ничем нам не обязаны.

И все, что я мог для нее сделать, – написать песню.

В прошлом году я сказал группе, что наш следующий альбом должен называться 20 Summers («20 лет»). Они все такие:

– О, 20 лет, бро, это так круто. – Пауза. – А че это вообще значит?