— Так пойдешь?
— Пойду, — легко согласился Прошин.
— Э, никуда ты не пойдешь! — пытливо вглядываясь в лицо собеседника, заявил Корзунов. — Сидишь и думаешь, как бы поскорее от меня отделаться. Я-то уйду, уйду. А вот ты-то останешься. А потом всю жизнь будешь вспоминать адрес, и не вспомнишь ни за что. Локти ведь изгрызешь себе! А второй раз я тебе бумажку не покажу…
— Королева девять, квартира семнадцать, — буркнул Прошин.
Корзунов потупился, хмыкнул.
— Гляди-ка, запомнил. Ладно, я пойду. — Он поднял грузное тело со стула, постоял немного, опираясь о стол, выпрямился.
— Погоди, — смущенно сказал Прошин, кивая на бутылку. — Допьем хоть…
— Старик, да разве ж я за этим к тебе приходил? Ты думаешь, у меня дома таких бутылок нету? Эх!
Корзунов с досадой махнул рукой и пошел в прихожую. Прошин заспешил следом.
— Март месяц, — прошептал Прошин, глядя в небо, с которого сыпались крупные снежинки.
Он зябко поежился, поправил кашне и продолжил путь. Быстро темнело, кто-то красил небо черной краской и прокалывал в нем отверстия для звезд. Прошин давно не бывал в этой части города и плохо ориентировался. Кажется, где-то здесь. Ага, вот! Улица Королева. Интересно, какого Королева? Того самого, который космические корабли строил, или какого-нибудь «героя» гражданской войны, прославившегося в боях с собственным народом?
Нечетные номера оказались на другой стороне улицы. Осторожно ступая, чтобы не поскользнуться, Прошин перешел дорогу, огляделся. Старые, еще дореволюционные дома. Узкие окна, лепные карнизы, атланты с вздутыми мускулами. Пустые подворотни, решетки на окнах первого этажа. Прошин завернул в подворотню дома номер девять, прошел по двору, где под снегом стояло несколько автомобилей, высились мусорные баки и детский грибок.
— Не подскажете, где квартира номер семнадцать? — обратился он к подростку в яркой спортивной куртке.
— Там, — парень махнул рукой в сторону подъезда, закрытого тяжелой металлической дверью. Он заинтересованно посмотрел на Прошина и неожиданно спросил: — И вы туда же?
— В смысле? — Прошин остановился, и у него противно заныло в желудке.
— Да нет, — смутился парень. — Это я так, про себя.
Прошин постоял немного, посмотрел ему вслед. И какого черта он, Прошин, сюда все-таки приперся? Купить таланту? Взвесьте, пожалуйста, сто пятьдесят граммов. В бумажный кулек, как в старину. Ха! Ведь смеялся же в душе над Корзуновым! Ах да, его пригнало сюда любопытство. Эдакий писательский интерес — а каким это образом здесь простаков облапошивают? Вдруг пригодится когда?
А может, не ходить? Враки ведь и надувательство одно. А почему не ходить? Вдруг встретится некий типаж, которого потом можно будет описать в новом романе? Этакий маг-кудесник в черном плаще со звездами, творящий пассы над ретортами, в которых кипят ядовитые жидкости. Вздор! Что за штамп! Сидит там одутловатая старуха в пуховой шали, раскидывает засаленные карты и врет про судьбу, глядя честными глазами. Наврет и про талант, недорого возьмет.
Писатель вздохнул, еще раз глянул в черное небо, сеющее снег, и побрел к подъезду. Железная дверь оказалась запертой на кодовый замок.
Прошин усмехнулся — цифры один, семь и девять были почти стерты пальцами. Он нажал кнопки, и дверь распахнулась. Подъезд приятно поразил писателя. Во-первых, везде горели лампочки. Прошин вспомнил, какие скандалы устраиваются у него в подъезде по поводу замены перегоревших лампочек, потому что домоуправление менять их ни в какую не хочет, хоть расстреляй всех. Во-вторых, в подъезде изумительно чисто. В-третьих, стены окрашены не траурной зеленой краской, а веселой голубой эмалью. Ну и в-четвертых, на двери квартиры номер семнадцать во втором этаже висела табличка из нержавеющей стали, которая сообщала черными буквами, что в ней проживает некто Ройстерман А. М.