Капитан и не заметил, что замолчал, обыгрывая воспоминания:

– В целом про индустриализацию тридцатых годов у меня получился почти сорокаминутный ролик. Рассказать об этом почти правдиво, со всеми перегибами – как тянул за уши страну, в прямом смысле, Сталин, было чрезвычайно необходимо. Мягкое, почти либеральное самодержавие Николая Второго так не сможет.

– А дальше? – переспросил Шпаковский.

– А дальше Романов понёс ахинею! «Смеете учить нас! Да вы отринули веру! Безродные!» Дескать, «неблагородная кровь»!

– Орал?! – удивился Шпаковский.

– Нет. Он не тело́к, но всегда такой… сдержанный. Пф! Не хватало, чтоб на меня на моём судне ещё кто-то орал! Но бубоносил, типа: я есмь царь, помазанник и… про Бога, веру, душу мать.

– Остужать подобный догматизм лучше всего, выдав что-нибудь за рамками образования оппонента. Чтоб умно, веско и непонятно, – подсказал помощник.

– Я ему и выложил, назидательно и издевательски…

Заговорив о вере и поминая Бога, Романов безотчётно забе́гал глазами по углам помещения, выискивая икону. И не найдя, исказился почти страдальчески лицом, упрямо перекрестился.

Черто́в только поразился этому и всё же смягчил тон:

– Вера, ваше величество, находится в диаметрально противоположной плоскости от науки. А наука говорит, что у всех людей на планете кровь делится на четыре группы и резус-факторы. Кровь разных людей с одинаковой группой можно смешивать, и вполне вероятно, что облегчая страдания вашего сына, ему при переливании подойдётздоровая кровь какой-нибудь розовощёкой крестьянки. И вообще, если уж говорить о вере, все мы от Адама и Евы. А согласно раскопкам археологов и научным исследованиям, прародина человека – Африка, где ныне негритосы, извините, голожопые проживают. Вера, религия, ваше величество – это тоже своего рода феодализм. В наше время (там, в двухтысячных годах) так страдают верой только мусульмане (почти в фанатичных формах), где сохранились феодальные системы управления. Несомненно, управлять безграмотным богобоязненным народом легче, но из необразованных крестьян инженеров не вырастишь. А без инженеров не проведёшь индустриализацию. Феодализм устарел.

– И что?.. – Император пытался возразить, запнулся, нашёлся: – Что плохого в патриархальности. В вековых традициях?

– Но вы же отказываетесь от пролётки в пользу автомобиля? Прогресс…

Возникла пауза. Шпаковский, не доставая пачки из кармана, выуживал очередную сигарету. Капитан недоумённо уставился на давно потухший окурок, затем снова вдаль – над морем снова туманило, и «Скуратов», постепенно погружаясь в серую пелену, медленно терялся из виду. Передёрнул плечами:

– Холодно. Пойдём в офис. Там поговорим.

Спускались вниз.

– В целом про российский уклад так ни к чему и не пришли. Хотя я особо и не стремился. Мне главное было договориться о наших перспективах по обустройству, по созданию базы. В принципе, общий план ему ещё Гладков привёз. Но сам понимаешь, что детали, даже общие детали без имперских чиновников не решить. Главным для меня было его согласие. С другой стороны, место всё равно пустое. Практически не обжитое. И к вопросу о расценках он адекватно отнёсся, особенно когда я ему сравнил Петра Первого на парусных галерах и, например, подкрепив в виде броненосца «Три Святителя». Не совсем корректно, у нас, конечно, не боевая машина, но он смысл понял. Вот с этого момента я додумался и видеозапись включил. Бумаг мы никаких не подписывали, но если что, будет чем подтвердить его слово. Чего, наивный? – покосился на помощника Черто́в, когда тот цинично хмыкнул. – Ну, а как же оно – царское слово? Они ж благородные… Ай, ну, ладно. Потом поговорили с ним о внешней политике, и представь… он часом не англофил?

– Да хрен его… Жёнка же британка. А что?

– Знаешь, что он выдвинул, когда я ему вкратце описал мироустройство после мировых войн, как амеры у англов всё одеяло утянули на себя? Про закат Британской империи? Предложил подкинуть эту бомбу англичанам, и, дескать, они будут все прямо так благодарны русскому царю, что плюшки понесут на блюдцах. Конечно, высказал это как мысли вслух, типа «а если…». Но знаешь ли…

– Это он союзника приглядывает. Понимает, что одному не сдюжить.