Я стала вспоминать, как же мы дошли до такого. Все, что мне удалось вспомнить, это то, что я билась головой об стену, пытаясь заставить его выразить свои чувства ко мне. А Кен годами уворачивался от всех моих тактических заходов, которые я применяла. Так что же изменилось? Все, что я сделала, это сказала, что не надо делать тату.

Господи.

У Кена и правда синдром оппозиционного расстройства.

Почему я раньше не догадалась применить подход от противного? Эта фигня работает без осечек!

Я хотела закрепить этот свой прорыв, заявив ему, что мне больше не надо ни тату, ни комплиментов, ни ласкового прозвища, потому что ему все это не свойственно и я готова смириться с этим. Я хотела доказать, что действительно повзрослела и больше не нуждаюсь в подтверждении того, что я любима и хороша, ни от него, ни от кого другого.

Но я не смогла. Видеть, как этот самый прекрасный мужик предлагает мне то, чего лишал все эти годы – явное постоянное доказательство своей любви, – было выше моих сил.

Весь прогресс, которого мне удалось добиться за время душевных поисков, испарился, как облачко дыма. Разъедающая кислота в моем животе сменилась порхающими мотыльками, а печать на моих злобно сжатых губах сломалась, уступив место тупой улыбке во весь рот. Я просто не могла ее сдерживать.

Я хотела поступить правильно, правда. Но я была так рада наконец получить то, что хочу, что зубами сорвала колпачок с ручки и приступила к работе. Я даже ни разу не взглянула на Кена, боясь, что увижу то, что там и так есть – неодобрение и подчинение.

Вместо этого я сосредоточилась на расположении и изображении каждой линии и точки. Время застыло. Были только я, чернила и воплощение одиннадцати лет фантазий, которые наконец претворялись в жизнь у меня на глазах.

Под конец на руку Кена упала случайная слеза, всего на миллиметр промахнувшись мимо моего шедевра. Он был готов. Он был великолепен. Это было все.

Сама я всегда мечтала увидеть свое имя, явленное миру, в классическом сердце и знамени, но сейчас, в приступе вдохновения, я решила изобразить розу ветров, единственный вид татуировок, который нравился Кену. Только в моем компасе вместо букв «С», «Ю», «З», «В», все направления были обозначены буквой «Б».

Потому что куда бы Кен ни шел, там буду я.

Это было исключительно. Очень мужественно. Это был сам Кен. И, что самое важное, я.

Глядя на Кена из-под ресниц, я затаила дыхание, скрестила пальцы и, напрягшись каждым мускулом, ждала его реакции. Кен повернул к себе руку и стал оценивать разрушения.

Боже, пусть ему понравится. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Я же даже отказалась от сердца! Это роза ветров, как он всегда хотел! Видишь, какая я альтруистка? Я буквально воплощение Ганди!

Кен приподнял бровь, за которой последовало движение его прекрасно очерченного рта. Я не была уверена, понравилось ли ему то, что он увидел, или ему просто было забавно.

Не говоря ни слова, Кен опустил руку и снова принял отстраненный вид. Левой рукой он взял с прикроватной тумбочки мой телефон и протянул его мне, наконец посмотрев мне в глаза, но ничем себя не выдавая.

Загипнотизированная взглядом Кена, я медленно взяла телефон.

С сердцем, бьющимся где-то в горле, я спросила:

– За-зачем это? Ты хочешь, чтоб я позвонила в тату-салон?