– Премию Тернера[5], – невольно поправляю я его.
– Да не важно какую. – Он чешет свою пораженную псориазом щеку. – Ну так что?
– Его жена мертва. Ее звали Лори Смит. Она погибла в результате недавнего пожара.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти.
– Погибла? На курорте с минеральными водами? Бедняжка, – говорит корреспондент. – Но он, по-моему, от нее ушел, да?
– Разве? – Я снова чувствую, что едва стою на ногах.
– Ушел к певице. – Кто-то протягивает мне картонный стаканчик с чаем. – К молоденькой метиске. Очень сексуальной.
– Ну, его жена сейчас все равно уже мертва. – Я беру чай. – Лори Смит. И в самом деле бедняжка, – с грустью соглашаюсь я.
Но фотокорреспонденты уже потеряли ко мне интерес: они достали телефоны и звонят в отделы новостей и своим редакторам.
Я снова забираюсь в такси и, грея замерзшие ладони о картонный стаканчик с горячим чаем, сижу некоторое время, откинувшись назад. Мне сейчас очень многое нужно сделать, и я не знаю, с чего начать. Мне нужно поговорить с мамой и позаботиться о том, чтобы Полли оставалась в безопасности; мне нужно раздобыть одежду; мне нужно поговорить с Эмили. Она подскажет, как правильно поступить.
Но я не могу поговорить с Эмили.
Когда я снова это осознаю, меня охватывает ужас.
Я больше не могу поговорить с Эмили.
Моя лучшая подруга мертва, и убила ее я. Ну, все равно что убила.
В прямом или в переносном смысле, но я ее убила, потому что находиться сейчас в морге должна была я.
Тогда: Испания
Никто не женится и не выходит замуж, думая, что брак рано или поздно распадется.
Не так ли?
День моей свадьбы был, как я думала, началом нового этапа в жизни: свадьба – это ведь залог чего-то хорошего, это ведь новое начинание. Лучший день моей жизни – до того дня, когда родилась Полли. На вершине холма на юго-восточной оконечности Корнуолла, нависающей над спокойным бирюзовым морем, я вышла замуж за мужчину, в которого очень сильно влюбилась годом раньше. Мы ели местных омаров и чипсы, сидя под солнцем на открытом воздухе, за длинными столами, представляющими собой столешницы, положенные на козлы, а затем состоялась вечеринка в мастерской Сида. Денег у нас, в общем-то, не было, но это не имело значения: мы украсили мастерскую дикорастущими цветами – розовыми, желтыми и голубыми, – и Эмили вплела точно такие же цветы в мои распущенные волосы. Я была одета в простенькое и легкое шелковое платье, ходила босиком и пребывала в полной эйфории, погрузившись с головой в любовь.
«Ты красивая», – шептал Сид, когда мы стояли перед чиновником-регистратором. Однако, когда я смотрела ему в глаза – глаза цвета моря, – он казался мне каким-то отчужденным, как будто даже эту коротенькую фразу произносил через силу.