Книги
22 июня 1941: тайны больше нет
Еще раз напоминаю, что де-юре единственный официально доложенный высшему руководству СССР, в целом им одобренный и потому принятый за рабочую основу проект документа никто не отменял, более того, официально, то есть решением правительства СССР, официальных изменений, тем более принципиальных, в него не вносилось. Даже разрабатывавшийся в первоочередном порядке «южный вариант» и то не был доведен до такого уровня, чтобы его доложить руководству СССР.
Единственным официально доложенным высшему руководству СССР, в целом им одобренным и потому принятым за рабочую основу проектом документа предусматривалось прочное прикрытие границ, сдерживание и отражение первого удара противника активной обороной и активными действиями по сковыванию его сил в период отмобилизования и сосредоточения основных сил РККА, только после чего и только при наличии благоприятных условий предполагался переход в широкомасштабное контрнаступление.
Изложенное на бумаге в упомянутом проекте документа последовательное планирование очередности операций было совершенно нормальным и естественным. Именно так поступает Генеральный штаб, если он на самом деле «мозг армии», а не его противоположность.
Де-факто же осуществленная негласная и незаконная подмена всего и вся привела к тому, что авторы блестящего исследования «1941 год — уроки и выводы», увы, только в 1992 г. смогли жестко констатировать: «Советское командование непродуманно по-дошло к выбору стратегических действий. Фашистской стратегии блицкрига была противопоставлена не оборона, в том числе и маневренная, с широким применением внезапных и хорошо подготовленных контрударов, а, по существу, стратегия молниеносного разгрома вторгшегося противника. Однако, в отличие от немецкого блицкрига, наши так называемые молниеносные действия не обеспечивались ни заблаговременным развертыванием войск, ни их высокой боевой готовностью, ни умелой организацией контрнаступления, ни поддержкой контрударных группировок авиацией. Естественно, это привело к поражению».
Не менее естественно и то, что де-факто же осуществленная негласная и незаконная подмена всего автоматически привела и к тому, что вся подготовка к отражению грядущей агрессии покатилась совершенно по иному руслу, что наиболее ярко проявилось именно в КОВО, как только там появился новый командующий генерал Кирпонос, который и прибыл в округ именно с задачей организовать немедленное встречно-лобовое контрнаступление по факту нападения Германии[434]. Проще говоря, прочное прикрытие границ, сдерживание и отражение первого удара агрессора активной обороной и активными действиями по сковыванию сил противника своими хотя бы равными и способными сдержать первый удар противника силами де-факто было полностью отринуто.
Отражение грядущей агрессии стали негласно подготавливать в виде немедленного (молниеносного) по факту нападения встречного (флангового) контрнаступления или, говоря языком того времени, немедленными встречными операциями вторжения/глубокими наступательными операциями. Ради этого войска на основной части границы (дивизии прикрытия границы) вытягивались узкой лентой статичного фронта, не имевшие полного штата дивизии получали полосы обороны, ширина которых в несколько раз превышала установленный норматив — от 30 до 60 км, а в отдельных случаях и более того. Основная же часть войск округов стягивалась на фланги — в пресловутые Львовский и Белосток-ский выступы, что откровенно провоцировало германское командование на использование варианта Канн, что, собственно говоря, и случилось. В результате была резко понижена устойчивость стрелковых дивизий в обороне. Прежде всего, тем, что в результате «стахановских методов» формирования неуместно огромного количества механизированных корпусов стрелковые дивизии лишились танковых батальонов — едва ли не основного средства их поддержки (не говоря уже о целом ряде других, хорошо известных негативных моментов). Все это создавало практически абсолютную гарантию разгрома приграничной группировки РККА. «Советские дивизии, — отмечал в своей книге “Провокации против России” генерал-полковник ГРУ Червов, — находясь непосредственно вдоль границы, располагались “узкой лентой” на фронте 40–50 км каждая. Они должны были, по замыслу Наркомата обороны и Генерального штаба, в разыгравшемся приграничном сражении прикрыть завершения отмобилизования и развертывания основных сил западных военных округов. Но это для них была заведомо невыполнимая задача, так как на направлениях «танковых клиньев» (главных ударов) гитлеровцы создали шести-восьмикратное превосходство в силах и средствах. Складывалась ситуация, при которой немецкие войска имели возможность наносить поражение нашим войскам по частям: сначала всеми силами обрушиться на немногочисленные соединения и части, расположенные вдоль границы; затем преодолеть сопротивление главных сил прикрытия приграничных округов и, прорвавшись на оперативную глубину, напасть на войска вторых эшелонов и резервов этих округов (фронтов). В этом была роковая ошибка Генштаба»[435].
Уважаемый генерал оперировал явно средней величиной — на самом деле полосы обороны у этих приграничных дивизий в зависимости от округов составляли в среднем от 30 до 90 км (ПРИБОВО — 33 км, ЗАПОВО — 47 км, КОВО — 50 км, ОДВО — 90 км)[436]. В отдельных случаях были полосы обороны протяженностью до 100 (например, 15-й СК генерала Федюнинского, КОВО) и даже 200 км[437]. Вот так и была сформирована эта самая «узкая лента», а заодно и иллюзия едва уловимого некоего смысла в изначально не столько бессмысленном, сколько крайне опасном статическом фронте вдоль границы. Потому что одним только фактом столь растянутых по протяженности полос обороны — согласно Полевому уставу (ПУ) 1941 г. протяженность полосы обороны стрелковой дивизии должна была составлять не более 8—10 км[438] — стрелковые дивизии, не имевшие к тому же в абсолютном своем большинстве штатно положенной по уставу численности — как правило, 8 тыс. чел., как утверждал в своих мемуарах Г.К. Жуков, хотя определенная часть из них имели 10–12 тыс. чел., но все равно не дотягивали до положенных 14 483 чел.[439] — их устойчивость в обороне и в целом обороноспособность многократно заведомо понижалась, тем более при отсутствии танковых батальонов и противотанковой артиллерии. В результате, несмотря на исторически беспрецедентные героизм, мужество, храбрость и отвагу, столь присущие нашим славным воинам в любые времена, они не могли долго держать упорную оборону, которой от них требовали предвоенные директивы. Разделите, например, 8 тыс. или даже 10–12 тыс. хоть на 40, хоть 30, хоть 50, хоть, наконец, на 60 или 90 км (в метраже, естественно) и вы сами увидите, что на метр линии их обороны приходилось значительно менее одного солдата.
Между тем излюбленная тактика командования германских пехотных дивизий, особенно в момент начала агрессии, заключалась в том, что они шли в прорыв, во-первых, имея протяженность фронта прорыва пехотной дивизии до
В свою очередь ширина участка прорыва для одной армии вермахта определялась всего в 25–30 км[442]. Можете представить себе, что происходило с нашей стрелковой дивизией, если у нее полоса обороны была протяженностью хотя бы 30 км. Представили?! Вот как одна дивизия могла удержаться против целой армии, да еще и будучи практически ополовиненной в численности живой силы, не говоря уже о другом?! А если у нашей дивизии полоса обороны была 40, 50 и даже 60 км, а одна германская армия (или Танковая группа) шла в прорыв на участке шириной в 25–30 км, то догадываетесь, что происходило с нашей стрелковой дивизией?!
Аналогичная ситуация была и с более крупными воинскими соединениями. Например, стрелковым корпусам по ПУ 1941 г. полагалось иметь полосу обороны протяженностью 20–25 км[443], а на деле вышло 84–92 км[444]. А у одной армии вермахта в наступлении (в прорыве) ширина участка всего 25–30 км! Нетрудно догадаться, что происходило на фронте с таким стрелковым корпусом?!
Согласно тому же ПУ 1941 г., у наших армий ширина фронта обороны не должна была превышать 80—100 км[445]. А на самом деле было 170–176 км[446], и то в среднем.
Между тем, согласно действовавшему в вермахте уставу, группе армий полагалось наступать (в прорыве) на фронте 100–150 км[447]. Догадываетесь, какая участь ожидала нашу отдельно взятую армию?!
Кстати говоря, аналогично по смыслу была построена и противотанковая оборона — взгляните на приводимую ниже схему.
Ведь знали же наши генералы, что германское командование свою основную ставку в блицкриге делает на танковые войска, и тем не менее соизволили ограничиться всего-то 3—5 стволами противотанковой артиллерии на 1 км фронта при условии, что фрицы перли с плотностью в 30–50, а нередко и до 80 танков на тот же километр! Достаточно было максимум двух залпов этой танковой армады, чтобы навсегда закопать эти 3—5 стволов вместе с их расчетами. Даже если бы они перли только уставной плотностью танков в прорыве, которая составляла 20–30 танков на 1 км, то все равно результат был бы тот же. А ведь по господствовавшим тогда в РККА воззрениям в обороне полагалось 10 стволов противотанковой артиллерии на 1 км. И то ведь было мало. Но в итоге-то оказалось вдвое-втрое меньше?! Себе-то в наступлении определяли аж 100 стволов противотанковой артиллерии, а гансы, что, на картонках ездили и 100 стволов нашей противотанковой артиллерии никак не заслуживали?! Естественно, что танковые армады Гудериана, Гота и других гитлеровских чертей стремительно продвигались в глубь советской территории, преодолевая в сутки по несколько десятков километров, особенно в первые дни агрессии.
Так что ничего удивительного в том, что фрицы буквально мгновенно проламывали и сметали с лица земли такое прикрытие/такую оборону. Удивительно другое, что после войны в беседе с писателем Симоновым у бывшего предвоенного начальника ГШ хватило ума деланно поражаться той якобы колоссальной мощи удара, с которой фрицы обрушились на наши передовые войска, а попутно еще и втолковывать известному писателю, что-де это и есть внезапность!? А кто учудил такую дислокацию наших передовых войск, да еще с 80—100-километровыми в общей сложности брешами в полосе обороны Западного округа (севернее и южнее Бреста)?![449] Кто узаконил столь бесконечные по своей протяженности полосы обороны для дивизий 1-го эшелона западных округов на границе, которые в принципе были не способны сдержать натиск ТГ немцев, даже если бы их в марте усадили бы в окопы на границе, и даже если бы уже в феврале их укомплектовали бы по штатам военного времени?! Кто игнорировал откровенные письменные протесты командиров, прямо указывавших, что они будут не в состоянии удержать и тем более устойчиво оборонять такие полосы?! Ведь начальник военной разведки Голиков откровенно предупреждал наших генералов на декабрьском 1940 г. совещании высшего командного состава о такой тактике немцев[450]. Зачем же надо было, вежливо говоря, вводить в безальтернативное заблуждение известного писателя и тем более все валить на Сталина?!
Вермахт был действительно сильной, хорошо вооруженной и оснащенной, слаженной и обкатанной в двухлетних боях армией. Спорить или оспаривать это бессмысленно и глупо. Однако никакой сверхъестественной мощью чертовы фрицы не обладали. Это наше командование виновато в том, что так расставило свои войска. Фрицы всего лишь по-военному грамотно воспользовались ситуацией.
Что касается упомянутого уважаемым генералом созданного германским командованием шести-восьмикратного превосходства в силах и средствах на направлениях «танковых клиньев» (главных ударов), то едва ли следовало повторять вслед за бывшим предвоенным начальником ГШ этот тезис. Уж кому-кому, но генерал-полковнику военной разведки не могло не быть понятным, причем изначально, что это не те цифры, о которых стоит говорить. В начале агрессии фрицы шли в прорыв с плотностью от 30 до 50 (а нередко и до 80) танков на 1 км фронта прорыва. Учитывая же, что в начале агрессии в танковой дивизии вермахта было в среднем примерно до 200 танков, то, следовательно, она могла идти в прорыв на фронте протяженностью в 4 км. И на таком же фронте вместе с танковой дивизией, как правило, наступала еще и пехотная дивизия. А нередко еще по соседству, но бывало, что и вместе, наступала моторизованная дивизия вермахта. Просто для сведения: одна танковая дивизия вермахта в момент вторжения — это 16 000 чел., в среднем до 200 танков, 192 орудия, в том числе 53 противотанковых, 25 бронемашин[451], а одна моторизированная дивизия вермахта в момент вторжения — это 14 029 чел., 37 бронемашин и 237 орудий и минометов, из которых 63 противотанковых[452]. О пехотной дивизии было сказано выше.
И в таком случае более чем уместно, оправданно и аргументированно обосновано следует говорить не о 6—8-кратном превосходстве фрицев, а как минимум на порядок большем превосходстве. И то, подчеркиваю, как минимум на порядок, потому что в реальности почти повсеместно вследствие указанных причин, допущенных по вине нашего же командования, превосходство фашистских гадов было на несколько, а то и несколько десятков порядков больше, сколь бы парадоксально сие ни прозвучало. Ведь в действительности одной немецкой дивизии в полосе ее наступления примерно 4–5 км в обороне противостоял в лучшем случае отдельный батальон от стрелковой дивизии, так как наша дивизия была растянута до 40–50 км!
Абсолютно не желая стращать уважаемых читателей ужасными цифрами, но хотите верьте, хотите нет, однако если произвести принципиально жесткие арифметические действия, то подлинное превосходство фашистских гадов над каждым нашим солдатом в момент начала агрессии и первые часы агрессии было на уровне от 300 до 1000 раз в зависимости от фронта, конкретной армии, корпуса и дивизии и полосы их обороны[453].