— Неужели? Мне всегда казалось, что дипломаты спокойно относятся к армейским и флотским потерям, им лично не приходится умирать. А офицеры и матросы — это не больше, чем расходный материал, смазка для движения в переговорах, — продолжал дискредитировать Стивенса Володя.

— Нет. Он очень горевал, — не сдавалась Алиса.

— Лил крокодильи слезы? — ехидно вытер несуществующую слезу Гусев.

— Он считал, что необходимо найти другое решение. Намекал, что за продажу торпед тебя вымажут грязью с ног до головы, — грустно улыбнулась француженка, — британцы убедят всех, что ты лично стрелял торпедами в их канонерки.

— Во-первых, я — «одноглазый и хромой». Им никто не поверит.

— Ты не похож на немощного старика. В Кале я приняла тебя за полковника Мартэна только потому, что считала его самым опасным человеком во Франции. Богатый, холеный, смертельно опасный…, - с восхищением вспомнила Алиса.

— По настоящему опасный человек должен выглядеть белым и пушистым, — засмеялся Гусев.

— Разве? Тот «дальний родственник в Париже», он серьезно утверждал, что тебя невозможно убить. Британцы приготовили тебе засаду. Сотня стрелков целилась только в тебя, засада была совсем рядом, но никто не попал.

— Именно тогда верблюд отдавил мне ногу, — сообщил Володя и выругался на непонятном грубом языке.

— Они все тебя боятся! Даже жуткий Дигна.

— Но ты-то меня знаешь по-настоящему, — с надеждой посмотрел Володя.

— Ты рыжий котик Мур-мур, — Алиса расстегнула у Володи пуговку на рубашке, и её шаловливые пальчики полезли играться с волосами на его груди, — А что там, во-вторых? Ты сказал, во-первых.

— Да. Во-первых, я ни на кого не нападаю!!! Во-вторых, я русский офицер. Последние сто лет для всей Европы это недосягаемый образец благородства. Согласна? — Володя пристально посмотрел в глаза баронессы.

— Нет. Мой отец как-то обсуждал с моим мужем события в Варшаве, когда ваш Суворов вырезал двадцать тысяч мирных поляков, — неуверенно произнесла француженка.

— Местечко Прага? Кроме регулярных войск у поляков было ополчение. Как можно разделить жителей на мирных и немирных? Если из домов раздаются выстрелы, город подлежит уничтожению. Ваш Наполеон, когда захватил Москву, сжег её вместе с жителями, — жестко закончил Гусев, повышая голос.

— Общеизвестно, что русские сами зажгли свои дома, — баронесса пыталась говорить тихо.

— В эту выдумку никто не верит. Ты можешь представить себе такую глупость: жители поджигают свои дома? А если сгорят соседи? А если они сами не смогут выбраться из города? Предположим что все спаслись. Осень. Холодно. Где жить зимой? Парижане не стали сжигать свою столицу, — издевательски заржал Гусев, но было ему совсем невесело.

— А отрубать кисти рук у шести тысяч пленных польских дворян? Это «образец благородства» Суворова? — в свою очередь сменила тон француженка.

— Наглая польская ложь! — резко ответил Володя.

— Не буду спорить о поляках. Вспомни Швейцарию. В Альпах Суворов разул тысячи пленных французов и гнал их босиком по снегу. Они стесывали ноги до кости и умирали от гангрены. Это признают все, даже вы, русские.