Худенький, нервозный арендодатель с оторопью осмотрел меня, достал из портфеля баночку с таблетками, проглотил несколько штук, чуть не подавившись, и зашел внутрь. Мужчина весь трясся, словно у него начался жар, мял руки, его плечи вздрагивали, лицо посерело, словом, был похож на себя в обычном состоянии, но слегка напуган.
– Что вы делали сегодня ночью, мистер Брандт? – вместо приветствия спросил Жозеф, рассматривая мое пальто на вешалке и не решаясь притронуться к нему. – Где были?
– Не знаю, слышали вы или нет: убили еще двоих проституток в Уайтчепеле. Находился там, – ответил я, вытирая капли крови с подбородка. – Что случилось?
– Как вам сказать… Лорда Абберлайна сегодня нашли задушенным в своем доме. По крайней мере, так говорит собравшаяся толпа внизу. Есть свидетели вашего присутствия в Уайтчепеле?
– Да кто вы такой, чтобы брать с меня показания? Это же вы самолично привели толпу сюда!
– С чего вы взяли?
– Откуда бы им всем знать, где я живу?!
Мужчина хмыкнул, выглянул из-за штор в окно и поежился.
Опешив от новости о смерти давнего соперника, я спешно надевал пальто и искал зонт, чтобы успеть сбежать из квартиры до того, как кто-то из обезумевших людей сможет пробраться внутрь за моей жалкой душонкой. Как ни странно, самым безопасным местом сейчас был Скотланд-Ярд и кабинет мистера Гилберта.
Я было подбежал к столу за дымовыми шашками, но вспомнил, что забыл их доделать из-за миссис Гамильтон.
– Людской суд – самый страшный суд в мире. Его решения окончательны, – прошептал мистер Блер. – Вы бы попробовали выпросить у него прощения? Я бы попросил помилования исключительно у Бога.
– Любой неверующий, знакомый с моралью, проповедует больше божественного, чем такие люди, как вы.
– Вы пытаетесь задеть мои чувства? Человека, верующего в Бога искренне, невозможно обидеть, – ответил он, а лицо у него неприятно скривилось. – Мечтаете вернуть прошлое, а вам следовало бы устроиться на простую работу и прекратить надеяться на несбыточное. У вас теперь плохая репутация. Вы дурной человек, никого не слушаете.
– Дурной?.. – переспросил я, вставляя ключ в замок. – В вашем окружении, видимо, одни святые, не совершавшие ошибок, которых сомнения не поедают изнутри. Однако вы правильно подметили: если бы я не был таким негодяем, то всей этой истории вообще бы не произошло, и мне не пришлось бы стараться все изменить и показывать всем вокруг, как маленьким детям, кому нужно сострадать, а кому нет, требуя немного сочувствия к себе. Придержите для меня квартиру – я еще вернусь. И не прикасайтесь к моим химикатам!
Мужчина не ответил и не предпринял никакой попытки остановить меня. Он либо сомневался в моей невиновности, либо был уверен в том, что горожане внизу растерзают меня, не дав ни единого шанса на побег.
Стены коридора походили на стены тюрьмы и, казалось, с каждым моим шагом сужались. Я отдернул ворот рубашки от недостатка воздуха и прокатившего жара по всему телу, затем расстегнул пару пуговиц, но это не помогло.
Черный ход с другой стороны дома оказался заперт и завален старьем. Выйти можно было только навстречу разъяренным людям, не готовым слушать мое алиби и настроенным на месте расквитаться за смерть всеобщего любимца.
В витражном окошке входной двери мелькали страдальческие, перекошенные лица, пытающиеся пробраться за мной сквозь кольцо подоспевшей полиции.
Все мои немые чувства обожания и страстной любви к городу медленно затухали при виде его жителей – грязных, отвратительных чудовищ, готовых принимать любые помои, какие ни предложи: начиная от политики, заканчивая простой культурой, ведь, в конце концов, во все времена в мире бесконечного безденежья простые люди были вынуждены верить, что железные ведра на их головах – это драгоценные короны.
Я по-настоящему боялся, что меня забьют, что констебли не справятся с толпой и что у меня никогда не получится узнать, почему милый брат стал глух к письмам?