Низложению Шуйского пытались придать видимость решения «всей земли», но реально царя от власти отстранил не Собор, а группа оппозиционно настроенной элиты. Свергая его, ни заговорщики-бояре, ни москвичи не договорились о преемнике. А ведь престолонаследие на протяжении всей российской истории всегда было центральным вопросом политики и главным источником смут. «Москва лишилась правительства в такую минуту, когда крепкая и деятельная власть была ей очень необходима. Враги подходили к стенам самой Москвы, владели западным рубежом государства, занимали города в центральных и южных областях страны. С этими врагами необходимо было бороться не только за целость государственной территории, но и за независимость самого государства, потому что их успехи угрожали ему полным завоеванием», — справедливо замечал Платонов.
Нужно было что-то быстро решать. Патриарх и духовенство настаивали на избрании русского царя. Гермоген называл молодого Михаила Федоровича Романова, а другие духовные лица отдавали предпочтение князю Василию Васильевичу Голицыну. Московский служилый и тяглый люд стоял в основном за Романова. Он имел в глазах людей наибольшие права на трон как двоюродный племянник последнего законного царя Федора Иоанновича. Ляпунов и рязанцы продвигали Василия Голицына. Но Боярская дума во главе с Федором Мстиславским категорически заблокировала его избрание. Бояре все больше склонялась к кандидатуре королевича Владислава, отчасти учитывая неудачный опыт царей из бояр — Бориса Годунова и Василия Шуйского, отчасти ожидая от Владислава встречных милостей. Но, главное, из-за очень хорошо им известных симпатий к Лжедмитрию II московских низов, уже привыкших к переворотам.
Обсуждалась и кандидатура шведского принца. В августе Делагарди обратился с письмом к новгородцам и москвичам, категорически предостерегая их от избрания на русский престол сына польского короля. Советовал сделать царем одного из сыновей Карла IX. Но после клушинского предательства шведов такой вариант уже не проходил.
В результате никто из претендентов так и не получил поддержки большинства ни в Думе, ни на Земском соборе. Решили отложить принятие столь необходимого в тот момент решения до того, как в столицу съедутся представители «всей земли». В провинцию помчались гонцы с наказом выбирать из всех чинов по человеку для участия в избирательном соборе. Но кто же будет осуществлять верховную власть до выборов нового царя?
Глава 3. Оккупационный режим
Семибоярщина и внешнее управление
Семибоярщина. Каковы были основы ее легитимности? «По давней традиции Боярская дума выделяла в период междуцарствия особую комиссию из своего состава для управления страной, — объяснял Скрынников. — Следуя обычаю, Земский собор поручил дела — впредь до съезда представителей провинции — семи избранным боярам. Так образовалась знаменитая московская Семибоярщина. В нее вошли Федор Мстиславский, Иван Воротынский, Василий Голицын, Иван Романов, Федор Шереметев, Андрей Трубецкой и Борис Лыков. Дворяне, приказные люди, стрельцы, казаки, гости и черные люди немедленно принесли присягу на верность временному боярскому правительству. Со своей стороны бояре обязались „стоять“ за Московское государство и подготовить избрание нового царя „всей земли“».
Однако уже через неделю ситуация кардинально поменялась. Жолкевский подошел к Москве и разбил свой лагерь на Хорошевском поле. И вступил в переговоры одновременно и с Семибоярщиной, которой предложил присоединиться к Смоленскому договору об избрании царем Владислава; и с Лжедмитрием II — о совместном штурме Москвы. Семибоярщина оказалась перед нелегким выбором. Ключевский писал: «Ей пришлось выбирать между двумя соискателями престола: Владиславом, признания которого требовал шедший к Москве Жолкевский, и самозванцем, тоже подступавшим к столице в расчете на расположение к нему московского простонародья. Боясь вора, московские бояре вошли в соглашение с Жолкевским на условиях, принятых королем под Смоленском».
Но окончательное слово должен был сказать Совет всей земли. Боярская дума первоначально намеревалась созвать полноценный Земский собор, но в итоге ограничилась тем, что наскоро собрала представителей всех «чинов» москвичей и духовенства и заручилась поддержкой своих решений со стороны близлежащих городов. В итоге в августе проходил весьма ограниченный по составу участников Земский собор с сомнительной легитимностью.
Численно в нем преобладали дворяне. Им бесконечно надоела война, и они надеялись одним махом положить конец и иностранной интервенции, и внутренней смуте. В польский лагерь на переговоры с коронным гетманом явилось, по его подсчетам, около 500 соборных дворян, стольников и детей боярских. Жолкевский не жалел обещаний…
Но тут он получил инструкции от короля, в соответствии с которыми Сигизмунд III сам должен был стать царем по праву завоевателя. Это означало унию с Польшей и прекращение существования России как государства. Понимая, что ни Дума, ни Собор на это не пойдут, гетман предпочел об этом даже не заикаться. Тем более что в рядах его воинства начался разброд. Жолкевский спешил и хитрил.
Кандидатура королевича Владислава становилась все более популярной на Соборе. С его избранием на трон бояре надеялись опереться на королевскую армию ради наведения порядка в стране. «Сторонники унии добились поддержки Земского собора главным образом потому, что выступали в роли миротворцев», — замечал Скрынников.
Мстиславский, Филарет Романов, Василий Голицын в сопровождении соборных чинов 16 августа привезли гетману текст соглашения об избрании царем Владислава, который мало чем отличался от Смоленского соглашения тушинцев.
На следующий день Валуев и Салтыков, присланные от Жолкевского, явились в Кремль и зачитали народу текст договора. Московские чины тут же направились в Успенский собор для принесения присяги. Из Кремля бояре, служилые люди и множество москвичей пошли на Новодевичье поле, где их ждал Жолкевский. По свидетельству гетмана, собралось более 10 тыс. человек. Там русские и польские руководители торжественно утвердили договор. Поскольку среди участников Земского собора единодушия не было и в помине, боярское правительство решило не передавать договор им на подпись. Документ скрепили своими печатями Мстиславский, Голицын, Шереметев, а подписями — два думных дьяка.
Московский договор был плодом интриг, страха бояр, самоуверенности поляков, убежденности всех в своей способности обмануть другую сторону. Семибоярщина, а тем более патриарх не допускали и мысли о том, что в Москве утвердится католический государь. Гермоген даже предлагал ввести смертную казнь для тех русских, которые «похотят малоумием своим» принять папскую веру после воцарения Владислава. Соответствующий пункт был внесен в текст Московского договора. Оговаривалось, что православное вероисповедание не притеснялось: «чтобы святая вера греческого закона осталась неприкосновенною». Очевидно, что для короля это было так же неприемлемо, как и требование о принятии Владиславом православия. Напротив, Сигизмунд III перед походом в Россию, как мы знаем, поклялся римскому папе распространить свет «истинной веры» на эту варварскую страну. Жолкевский, заключая договор, считал идею крещения Владислава в православие абсурдной, хотя не исключал возможности его коронации по православному обряду.
Договор подтверждал сохранение прежней русско-польской границы, Жолкевский обязывался очистить от польских войск после коронации Владислава порубежные русские города. Бояре полагали, что это включало снятие осады Смоленска, поляки были противоположного мнения: Сигизмунд считал Смоленск исконной польской территорией.
Таким образом, в тот момент, когда Россия присягала Владиславу, не существовало утвержденного королем договора с Польшей об условиях его призвания на трон. И каждая из сторон принципиально настаивала на таких его условиях, которые заведомо были неприемлемы для другой стороны. Тем не менее Семибоярщина отдала приказ о немедленной присяге страны царю Владиславу. Согласно первому пункту присяги к Сигизмунду III должно было отправиться посольство, которое просило бы отпустить Владислава на царство. Второй пункт (не дожидаясь исполнения первого!) был клятвой верности Владиславу как «царю всея Руси».
Глупость или измена? Вопрос неуместен. Имело место и то, и другое.
После этого по стране были разосланы грамоты с указанием целовать крест Владиславу. Какая-то часть страны этому покорилась. От Лжедмитрия II побежали представители верхов и косяками стали поступать на королевскую службу — вслед за подписавшим Смоленский договор Салтыковым, которому Гермоген даже отпустил грехи за слезное покаяние.
После Москвы Владиславу присягнули многие города. Князь Дмитрий Пожарский привел к присяге жителей Зарайска, Прокопий Ляпунов — население Рязани. Иллюзии немедленного наступления мира, порожденные Московским договором, распространились по исстрадавшейся стране.