16

После ланча и после того, как адвокаты жертвы сказали положенные «справедливо», «закономерно», «целесообразно», «намеренно» и «умышленно», остается пятьдесят минут до окончания заседания и начала уик-энда. Сандер снова изображает раздражение.

– Это неприемлемо, – говорит он ехидным голосом. – У нас совсем не осталось времени на наше выступление.

Сначала я думаю, что судья будет протестовать, но он только кивает и говорит, что на сегодня заседание закончено. Обвинение не возражает. Мы встаем, собираем папки, ручки, бумаги и сумки и выходим из зала раньше запланированного.

Теперь можно начинать ждать понедельника. Машина из следственного изолятора еще не прибыла. Мы ждем ее в выделенной нам комнате. Я, Сандер, Фердинанд и Блин. Все хотят домой, но ни Фердинанд, ни Блин не отваживаются отпроситься пораньше. Сандер меряет комнату шагами, потом поворачивается к Фердинанд: «Я хочу, чтобы ты проверила, как идут переговоры между родными Денниса Оруэмаса и адвокатами Фагермана».

В школе Себастиан первым застрелил Денниса. Газеты раздули из этого шумиху, потому что первой жертвой стал темнокожий. Но Себастиан не был расистом. Дело было не в цвете кожи. Дело было совсем в другом. И хотя журналисты и пытались представить это убийство как вызванное расовыми мотивами и писали, что жители Юрсхольма ненавидят тех, кто на них не похож, на самом деле родители учеников никогда не возражали против детей из других районов. Даже наоборот. Зазнайка Самир и парочка темнокожих ребят хорошо смотрелись на фото на аккаунте гимназии в «Инстаграме», как фотография с рынка в Марракеше хорошо смотрится на политкорректной страничке моей мамы. Такие ученики – доказательство (с фильтром или без), что школа высоко ценит разностороннее образование, толерантность, отсутствие предрассудков и свободное время.

Но Деннис не был обычным учеником. Он не был смуглым красавцем с Сёдермальм – плодом любви блондинки-хохотушки и студента по обмену из Западной Африки. Имя ему дали не в честь певца соул, и ничего интересного он собой не представлял. Он чавкал во время еды, задавал странные вопросы слишком громким голосом, смеялся, когда было несмешно. Поднимаясь по лестнице, он начинал задыхаться, наклонялся вперед, прижимал ладони к бедрам, опускал плечи и со свистом дышал. Может, у него была астма, а может, он просто был в плохой физической форме, усугубленной чипсами и кетчупом. Деннис вместе с тремя приятелями с того же класса, что и он (основной предмет – труд), всегда приходил в столовую первым, а уходил последним. И его класс не являлся гордостью школы. Их занятия проходили в отдельной пристройке, далеко от наших кабинетов. И единственная причина, по которой мы знали, как этих парней зовут, заключалась в том, что Деннис торговал наркотиками.

Сандер озабоченно морщит лоб. Морщинка такая глубокая, что видна, даже если смотреть на его лицо со стороны. Он поворачивается к Блину.

– Нам придется встретиться в воскресенье после обеда, чтобы обсудить, как привлечь внимание суда к другим аспектам жизни Оруемаса.

Обвинитель всячески пыталась вызвать сострадание к Деннису. Рассказывала, как он один бежал из Африки, жил в приюте для беженцев, боялся высылки и все такое. Думаю, Сандер хмурится, потому что не знает, как показать суду, что хоть нам и жаль Денниса (мы хорошие люди, нам жаль, что этот жирный наркодилер умер), но при этом мы помним, чем он занимался, а именно поставлял наркоту Себастиану, и дело тут вовсе не в предрассудках.

Хотя все основания иметь предрассудки по отношению к Деннису у нас были. И не только у нас. Все журналисты, все чиновники, все юристы, независимо от того, кого они представляют, думают о Деннисе одно и то же, и это настолько очевидно, что с таким же успехом у них на лбу могла быть вытатуирована свастика. Деннис не был нам приятелем. Он не был прикольным (даже Кристеру не пришло бы в голову так его называть). У Денниса были «сложности с концентрацией внимания» (так научно педагоги объяснили, почему им надо было встречать его у автобуса и провожать в класс, в противном случае он бы на уроки вообще не являлся). Его шведский был просто шуткой. Порой смешной. С девушками он говорил, потупив взгляд, не умел танцевать, только совершал нелепые движения ногами. У него не было грации и музыкального слуха. Ему в буквальном смысле медведь на ухо наступил.

Деннис считал, что воск для его сальных волос – это прекрасно, и укладывал их с той же нежностью, с какой чесал у себя в паху. Девушки, с которыми Деннис проводил время (в районе Тэбю или на вокзале), носили накладные волосы, накладные ногти, накладные ресницы. Жир у них нависал над поясом джинсов. Джинсы они специально рвали, чтобы не видно было, какие они старые. У девушек были непонятные татуировки на поясницах и лопатках, пахло от них удушающими духами, они жевали жвачку с открытом ртом и думали, что картофель фри – это такой овощ. На вечеринках они запекали сосиски со сникерсом во фритюре или заказывали огромные пиццы с кебабом и соусом «Беарнез».

«Сестры» и «братья» Денниса (да, так они себя называли) приветствовали друг друга «привет, чувак» и «хай, чувак». Они изображали двумя пальцами пистолет, тыкали ими друг в друга и оглушительно ржали безо всякой причины. Никто не предполагал, что Деннис станет либеральным политиком, когда вырастет.

Нет никаких доказательств, что я убила Денниса. Я Денниса не убивала. Это Сандер собирается сказать судьям. И сделает все, что в его силах, чтобы убедить судей, что у меня не было никаких причин желать Деннису смерти.

За исключением последнего вечера Деннис никогда не давал мне кокаин, марихуану или другую наркоту. Себастиан давал мне все, что я хотела.

Мы с Деннисом не были знакомы, я не хотела его знать. И он меня тоже. Когда он говорил с Себастианом в моем присутствии, то нервничал, одергивал кофту и пытался не смотреть на мою грудь. Но ко мне напрямую он никогда не обращался. «Девки» не стоили его внимания, если только они не встречались с «чуваками», которых он вынужден был уважать.