— Ах, неужели! — Лена готова была разрыдаться. — Мне, наверное, за него надо было замуж выходить…
— Ленок. Не злись. И так тошно.
Виктор посмотрел на нее с тоской, потом нежно поцеловал в одну щеку, в другую, в губы… и ушел.
Лена осталась одна. Почему-то она благоговела перед ним, когда он был таким… недоступным и непреклонным. Его работу она уважала. И, в общем-то, Шевцова со Ставрогиным тоже. Однако ей все же хотелось как-то продолжить вечер. Она подозвала официанта и спросила, нет ли у них случайно чешской сливовицы. Как ни странно, сливовицу ей принесли.
…Ощутить вкус сливовицы было для нее все равно что повидаться с Сергеем. Она поняла это однажды, когда Виктор случайно привез из командировки одну бутылку к столу. Она лишь пригубила, и ее как озарило. Такое творилось в душе… Словами не скажешь…
Лена налила сливовицы в рюмочку и сделала глоток… немного подержала во рту… «Ну… здравствуй, Сережа… У меня очередная годовщина свадьбы… но не с тобой. Наш сын растет. Он похож на тебя… и… я тебя люблю. Возвращайся скорее… — она вдруг осеклась. — Постой… Я уже все это тебе говорила сегодня на кладбище… помнишь?..»
Рассказать про предполагаемого ребенка она побоялась. К этой новости она и сама еще была не совсем готова.
Илья Петрович Ставрогин назначил Турку встречу на мосту. Почему-то ему захотелось встретиться непременно на мосту. В этом было нечто особенное, необходимое ему для создания соответствующего настроения для непростого разговора.
Турок явился вовремя. Ставрогин сразу, еще из машины, заметил его мрачный силуэт.
Они поздоровались с официальной любезностью и двинулись вдоль немноголюдного тротуара, как два случайно встретившихся не слишком близких приятеля. Мимо шумно неслись машины. Справа возвышалось обзорное колесо парка Горького. Сквозь высокие кроны деревьев просматривалось движение качелей и каруселей. Люди гуляли и развлекались. Бегали возбужденные дети…
Лицо Турка было непроницаемым и жестким. Руки он держал глубоко в карманах светлых свободных брюк. Ставрогин пристально следил за выражением его глаз, когда тот изредка взглядывал на него, пытаясь угадать, что действительно у него на уме и не погорячился ли он, вызвав Турка на этот разговор. Возможно, он действительно был преждевременным. Но Илья Петрович чувствовал, что медлить не стоит. Конечно, это будет не единственный разговор. Этот только вступительный, первый. Он должен дать понять Турку, что в системе что-то не так. В системе произошел сбой. Или вот-вот произойдет.
— Чумаков не предатель. Не думаю, — Турок покачал головой.
— Миша, слушай сюда! Он стрелял по правительственному самолету!.. И был, кстати, не один, а «в составе группы».
— Тут трудно судить. Может, он задание выполнял.
— Конечно, выполнял. Вопрос, чье?
— А что говорит шеф?
— Ше-еф?.. — Ставрогин посмотрел испытующе. — А вот с шефом что-то странное происходит.
— Что ты имеешь в виду? — холодно спросил Турок.
— Ну… не знаю. Может, устал. Может, сломался. Может, переживает о чем-то… Не знаю пока… Мудрит он что-то. Или что-то затевает…
— Что затевает? — насторожился Турок. — Что ты крутишь, Илья! Говори яснее.