А уже следующим утром наш полк, усиленный эскадроном Казанского кирасирского и ещё несколькими кавалерийскими частями, выступил на юго-восток, к Уфе. По дороге нам предстояло заниматься малопочтенным делом усмирения крестьянского бунта. В одних деревнях и сёлах нас встречали, как освободителей от зловредной пугачёвщины, хлебом-солью, но куда больше было таких, где нам были совсем не рады. И если в иных только смотрели исподлобья, да плевали вослед, то кое-где встречали и выстрелами из окон домов. Так что несколько деревень даже пришлось спалить. Не самое приятное дело, скажу я вам, тут уж волей-неволей вспомнишь слова Пашки Озоровского насчёт воевать со своими. Не за тем пришёл я в армию, чтобы деревни жечь и крестьян с запудренными головами на воротах вешать. Так думали многие в нашем полку и приданных частях, а потому настроения царили самые мрачные. Участились ссоры между солдатами и офицерами, дошло даже до пары дуэлей и банальных драк. Ситуацию окончательно испортило дезертирство пяти солдат казанских кирасир, что были родом из этих мест.

– Если мы не встретим армию пугачёвцев в ближайшие недели, – мрачно сказал поручик Самохин, – то наша бригада попросту разбежится.

– Отставить разговоры, – осадил его Коренин. – Особенно такие.

– Это, какие? – дерзко спросил у него Самохин.

– Сами знаете, какие, поручик, – ответил ротмистр, – подобные вашим. Боевой дух корпуса и без того низок из-за того, что нам приходится делать, а вы ещё подливаете масла в огонь своим показным цинизмом. Так что будьте любезны держать язык за зубами.

– Я – офицер и дворянин! – вспылил Самохин. – И никто не смеет мне затыкать рот!

– А я не приму вашего вызова до окончания кампании против Пугачёва, – ответил Коренин. – Думаю, я ясно выразился. Так что извольте замолчать. Считайте это приказом.

– Вас понял, господин ротмистр! – рявкнул Самохин, словно рьяный унтер на плацу, после чего, действительно, рта практически не раскрывал.

Март близился к концу. Погода улучшалась, а вместе с нею улучшалось и настроение. Мы двигались к Уфе всё быстрее, ибо весть о нас уже разнеслась по всему Прикамью, и деревенские старосты встречали нас более-менее приветливо, а тех, кто поддерживал Пугачёва тайно или явно, либо повыгоняли, либо попрятали. И вот, когда наш корпус уже практически подошёл к Уфе, мы встретили первых разведчиков пугачёвской армии. Башкирских всадников.

Эта новость существенно подняла настроение в корпусе. Особенно после двух лёгких побед солдат Луганского пикинерного полка, эскадрон которых был прикомандирован к нам в Казани, над башкирами-пикетчиками. Нескольких повстанцев удалось, хоть и не без труда, захватить в плен, их притащили в наш лагерь, связанных их собственными арканами.

– Противостоять нам будут войска фальшивого полковника Зарубина-Чики, – сообщил нам Коренин. – Он ещё с прошлого года осаждает Уфу, однако город держится до сих пор. Значит, настроения в армии его ещё хуже нашего.

Это верно. Ничто так не снижает боевой дух армии, как длительная и безрезультатная осада. Тяжело всё же топтаться под стенами, в общем-то, без особого дела, обстреливая город да сидя в траншеях. Особенно зимой, когда траншеи заполнены ледяной водой, а с добычей провианта становится совсем уж туго.

– Но и расслабляться не следует, – напомнил Коренин. – Именно Зарубин разгромил авангард генерала Кара. И я думаю, во многом именно из-за шапкозакидательского настроения самого генерала и офицеров. Надеюсь, на этот раз с нами этого ничего подобного не случится. Особенно с нами. Мы должны разгромить Зарубина и снять осаду с Уфы. Так сказал наш командир. Мы не должны его подвести.

Утром следующего дня две армии выстроились друг против друга. Дело было в считанных десятках вёрст от Уфы, близ села Чесноковки.

– Боже праведный, – протянул кто-то из карабинеров моего эскадрона. – Сколько ж их тут?

– На первый штурм Уфы, – ответил ему я, сам не знаю зачем, остались ещё привычки унтерские, – как говорят, пошло десять тысяч пугачёвцев. Даже если их число и уменьшилось хотя бы вдвое, то всё равно их остаётся ещё очень много.

– На наш век хватит, – усмехнулся, как всегда повеселевший перед боем, поручик Самохин. – Будет где разгуляться! – Он проверил палаш и пистолеты. – Напьёмся кровушки!

– Господа офицеры, – подъехал к нам вернувшийся от Михельсона Коренин, – идёт в атаку второй линией. Сначала прикрываем огнём казанских кирасир, задача которых нанести таранный удар по центру Зарубинской армии. А потом ударим в палаши. Наша задача разрубить войско пугачёвцев на две части, а по возможности и на более мелкие куски, после чего уничтожать спокойно и планомерно.

– Хороший план, – к Самохину вернулась и его знаменитая язвительность. – Удался бы ещё.

– Это зависит только от нас, – ответил ему Коренин, ставя коня на своё место в эскадронном строю.