Теперь стало понятно, кто именно стоял и сидел у обочины. Нищие. Сотни их. Сидели те, у кого не было ног, остальные протягивали перед собой серые мешочки и негромко заунывно бормотали. Никто не подавал. Совсем. Кроме того, между едущими и идущими путниками, метались дети, от совсем крошечных, до подростков. Все были абсолютно голыми и очень грязными. Эти истошно вопили и требовали хоть какой-нибудь еды. Судя по выпирающим рёбрам, это бы им действительно не помешало. Детям тоже не подавали.
И вообще, крики нищих оказались единственным видом разговоров, при въезде в Лисичанск. Остальные передвигались в абсолютном молчании. Даже ехавшие на одной телеге. Какие там разговоры, никто друг на друга не смотрел!
Мы, во всех отношениях, являлись неким исключением. Количество косых взглядов (прямо на нас, всё-таки, никто не смотрел) просто-таки зашкаливало. Ну ещё бы! Такой разительный контраст. Особенно доставалось нашим девочкам: у большинства косящихся разве что слюна не капала. И это мне совсем не нравилось. С наступлением темноты нужно будет куда-нибудь спрятаться.
— Почему-то мне уже не кажется, что поездка в город будет хорошей идеей, — проворчал Илья, обминая кучу нечистот, — как-то я себе совсем не так представлял всё это…
— Угу, — буркнул я, — рыцари, в сверкающих доспехах, светлые паладины и прекрасные принцессы. Проснись, это всё по-настоящему.
— У меня плохое предчувствие, — сообщил Паша, стряхивая какую-то фигню с кроссовка, — жопа, просто-таки ноет.
— Кому сейчас легко? — чумазый мальчуган, лет семи, выскочил из толпы к нам и тотчас остолбенел, — чувствую себя персонажем какой-то долбаной выставки.
Пацан сложил руки крестом и метнулся обратно. Так здесь защищаются от нечистой силы? Уже второй раз за сегодняшний день. Похоже, чистота и опрятность присущи лишь местным чертям. Печально.
Жирный громила, в смрадной шкуре, сделал шаг к нашей телеге, жадно разглядывая. Кого? Галю или Олю? Твою мать! Я стал у него на пути и когда великан презрительно усмехнулся, показал ему руку с выпущенными когтями. По-моему, он обделался. По крайней мере, удирал очень быстро. Девчонки начали громко хохотать, а Илья только головой покачал.
— Ну ты даёшь, — пробормотал он.
— Даже не думал, насколько быстро всё это пригодится, — ухмыльнулся я, — вот такой я — злой и страшный серый волк!
— Лев, — подсказала Ольга, — злой и страшный жёлтый лев.
— Угу, — согласился я, — можно и так.
— Скажи спасибо, — что больше никто, кроме этого засранца, ничего не заметил, — проворчал Илья, озираясь, — вообще-то, в средние века, существовал позитивный и распространённый обычай, сжигать нечистую силу на костре. А перед этим — пытать.
Хм, а я как-то над этим не задумывался. Почему-то, даже в толпе этих вонючих оборванцев, под стенами старого города, очень трудно отделаться от ощущения нереальности происходящего, словно кто-то продолжает разыгрывать всех нас. Так можно и доиграться. Ладно, на ночлег мы остановились по незнанию, но ведь теперь можно и башкой поработать.
Не знаю, обратил ещё кто-то внимание на мои фокусы, или нет, но пространство, вокруг нас, оставалось свободным. А ведь чем ближе были серые щербатые стены, тем плотнее становилась толпа. Пошли в ход, замеченные ранее палки, но использовали их совсем не для управления животными.
Никто уже не молчал. Все шипели, ругались и даже плевали друг в друга. Какой-то бедолага оступился и тотчас исчез под запылёнными ногами путников. Не знаю, удалось ему подняться или нет. Остановиться и оглядеться было совершенно невозможно, оставалось лишь двигаться вперёд.
Девочки поутихли. Никто уже не пытался хихикать, саркастически комментируя соседей. Все трое прижались друг к другу, как маленькие котята и в ужасе смотрели по сторонам. Галя, широко открыв глаза, тихо бормотала себе под нос, а Оля успокаивающе поглаживала её по спине. На лице же Наташи застыло странное сосредоточение, будто она пыталась и никак не могла решить некую сложную задачу.
— Странно, — вдруг сказал Илья, чем привлёк внимание, моё и Паши, — почему такое огромное количество людей ломится в город?
— Долго думал? — спросил я, не понимая, в чём заключается странность, — ну идут, и дальше?