– Дочка, может, хоть теперь расскажешь, что случилось? – спросила Ано, уложив ее на топчан и накрыв одеялом. И, не давая ей ответить, поспешно добавила: – Только не обманывай меня, пожалуйста. Если собираешься соврать – лучше промолчи.

Назели закрыла глаза.

– Неужели Григор? – Голос старой Ано дрогнул, оборвался.

Назели зашептала, не открывая глаз:

– Я не видела, кто это был. Я накрывала на стол. Услышала, что отворилась дверь, решила, что это вы, – больше ведь некому было ко мне заглядывать. Потому и не стала оборачиваться, только поздоровалась. Помню удар, я упала. Второй раз ударили ботинком в висок. Больше ничего не помню. Очнулась на полу, окоченевшая, было темно и очень холодно. Я кое-как добралась до постели, легла. Все.

– Ты не видела его?

– Не видела.

– Ни на кого не думаешь?

– Нет.

Старая Ано пожевала губами.

– Нужно мужикам рассказать. Они придумают, как быть.

Назели схватила ее за локоть, зашептала умоляюще:

– Бабушка Ано, пожалуйста, не говорите никому. Подумайте сами – дороги замело, до деревни не добраться. Это был кто-то из своих. Кто-то из наших мужчин. Больше некому.

– Григор? – переспросила Ано.

Назели отпустила ее руку, откинулась на подушку. Лицо ее, мертвенно-бледное, прозрачное, почти слилось с подушкой. Только заплывший глаз отливал пугающей чернотой.

– Я не видела. Не знаю, – с трудом выдавила она.

– Кроме него, некому.

Назели повернулась на бок, подтянула одеяло к подбородку. Вздохнула:

– Это уже не имеет значения.

– Снасильничали над тобой, дочка. Разве такое прощают?