А потом в мои ноздри ударила вонь — чудовищная, плотная, тошная.

— Ее зовут Агата, — сообщил Баарс. — Пять недель назад у нее случился инсульт. Она — одна из нас, и потому мы решили позволить ей умереть здесь, среди нас.

Я попытался задержать дыхание и сглотнул рефлекторно. Да, бля. Будто смерть ее попробовал на вкус.

— Привет… Агата, — выдавил из себя.

Что ж у этого придурка на уме?

— Мистер Мэннинг, вам не дурно?

— Нет, — соврал я, понимая, нет, чуя нутром — именно такого ответа, такого вранья и ждет от меня Баарс.

Гребаный любитель наглядности в проповедях.

— Странно и неловко, не правда ли? Один шаг в сторону — и все заботы, тревоги, все прежние мысли где-то далеко, мелкие и жалкие перед настоящим горем и смертью.

Я злобно глянул на Баарса.

— Но ваши-то заботы и мысли, как я вижу, горе и смерть не затронули!

— Да, — просто ответил он.

Глянул на носки своих начищенных туфель, затем на Агату, умирающую в круге тусклого света.

— Именно в этом и дело, — сказал Баарс.

Меня передернуло от омерзения и злости. В отличие от вас я помню, как и когда мной пытались манипулировать, помню до самой последней мелочи.

Я ничего не сказал. Просто уставился на Баарса.

— Уверен, Бонжуры сообщили вам: мы кажемся ничуть не озабоченными ее пропажей.

— Напротив, — возразил я. — Вы им показались открытыми и доброжелательными. Конечно, они вас ненавидят. Считают вашу «Систему отсчета»… ну, вроде чудовищного мошенничества, обмана…

Я говорил, а мой голос ложился на мерные, хриплые вздохи Агаты, чьи легкие заставляла расправляться машина. Я смолк — к горлу подкатила тошнота.

— Мистер Мэннинг, вам нужно понять нас, обязательно. Если не поймете — потратите зря время и силы, исследуя нас, копаясь в наших делах. А ваши силы и время нужны Дженнифер. Для нее это вопрос жизни и смерти.