– Да какого Мити! У Мирона. Бабка его была из Любушкиных. Не мог он женскому соблазну противиться. С Мартой этой на старости лет связался. А потом и Митьку к ней отправил – пусть, говорит, погостит. Марта, говорит, ему, как мать. А там же бесы рядом! Эти, с напланетянами. Они ему и напели в уши.

– А раньше он не таким был?

Она подумала немного, вздохнула.

– Крутило его, дочка. Всегда крутило. Но спасение рядом, только иди к Богу, он уж и объятья раскрыл. Мог он спастись. Молился, веру нашу принял, фамилию.

– Вы тоже Нагибина?

– Ага-ага, – закивала она. – Нагибины мы.

– Почему Мирон из Москвы уехал? – спросила я. – Что случилось?

– В Любушкино согласие он поехал, места бабкины хотел посмотреть. Дно это теперь морское. И девок там увидел. Молодых.

– В Любушкином согласии? – переспросила я. – Но…

– Не веришь? – огорченно сказала она. – А ты верь! Митька – черный рыбак. Чудище, осташ. Мирон хотел девок освободить, но Митька ружжо наставил. Говорит, уходи, жалею тебя за доброту. Последний раз жалею. Пути наши теперь разошлись. И больше, говорит, не увидимся. Вот так-то. Так оно и понятно: теперь ему одна дорога.

Она помолчала, сурово глядя на гору.

– Освободить девок, – повторила я. – Значит, они живы?

– Живы.

– И где они?

– Так я же говорю: в Любушкином согласии. Откуда бабка Миронова. Ой, он парнем еще тот был ходок. Все оттуда идет! Кровь, дочка – не вода.

– Но если девки живы, – сказала я. – то почему Мирон не пошел в полицию?

– Нам нельзя, дочка. Мы отдельно.

– Но это живые люди!

– Да. И Митя матерью поклялся и сестрой своей, что отпустит девок.

В этот момент в окно стукнули. Я снова увидела мальчишку. Он подавал какие-то знаки.