Я упрямо стояла посреди дороги, открытая всем взглядам. Я широко расставила ноги, положила руки в карманы и смотрела в одну точку, изо всех сил делая вид, что не уйду отсюда никогда.

Что так и буду стоять, пока не добьюсь своего.

Ворота распахнулись шире. На улицу вышла пожилая женщина с ярко-голубыми глазами и монгольскими скулами. Она была в красном шерстяном платке с розами и сером ватнике.

– Тебе чего, дочка? Кого-то ищешь? – с окающим акцентом спросила она.

– Я ищу Мирона Нагибина, – ответила я.

– Так его нет. Он уехал.

– Он вернулся из Москвы, – сказала я. – Я знаю.

Она помолчала, теребя уголок платка.

– Натворил Митька делов… Ага?

Она это даже не спросила, а, скорее, сообщила.

– Мне нужно поговорить, – с отчаяньем повторила я. – Я приехала из Москвы. Специально!

– Ну, поговорим. – согласилась она. – Но в дом не зову. Нельзя мне. Пойдем на завалинке сядем.

Мы подошли к дому и сели на дощатую приступку под окном. Краем глаза я увидела, что за стеклом шевелится голубая занавеска и за нами из дома наблюдает белобрысый мальчишка.

– Нет Мирона, – сказала женщина. – Уехал в Красноярск. К братьям в скит. Там останется, в миру больше не хочет.

– Что-то случилось в Москве, да?

Она вздохнула.

– Ну так что… Известное дело… Митька – чудище, осташ… Рыбак он черный…

– Почему? Почему он чудище?

– Бесы его с толку сбили. Давно ишшо. – она быстро перекрестилась. – Зря его Мирон к Марте отправил – к самым бесам в логово. Отродье любушкино, все его беды от прелюбодеяния…

– У Мити?