Глава 44

– …Это была сложная семья. Их у нас не любили. Особенно Бориса, отца…

Мы сидели в комнате, в которой с 95-го года ничего не изменилось. Словно мы прилетели на машине времени и теперь могли увидеть события своими глазами.

Полированная стенка, заставленная хрусталем. Некоторые вазы с гравировкой: подарки от учеников. Хрусталь выглядит как новый, в углублениях нет липкой грязи, этими вещами никогда не пользовались. Они для красоты.

На стене висит искусственный ковер с восточным узором, возможно, и это подарок. Тахта накрыта вторым ковром, третий лежит на полу. На стенах нет ни картин, ни фотографий, зато есть грузинская чеканка: красавица держит на плече кувшин. Работа такая топорная, что у меня мелькает забавная мысль: кто-то из учеников Анастасии Евгеньевны Литвиновой сел в тюрьму. Это там мастерили такие убогие вещи. Словно в подтверждение, я вижу на полированном столе в стакане десяток ручек с прозрачными пластиковыми набалдашниками. Внутри набалдашников вырезаны розы. Это точно блатное.

Правда, вокруг Омска – множество колоний. Вполне возможно, что это дарили люди с другой стороны решетки. Кто-то из родителей учеников работал охранником в тюрьме.

Пахнет пылью и валерьянкой. Доски на полу покрашены красным. Стены побелены, на них наведены через трафарет осенние листья. Спальня отделяется не дверью, а плюшевой портьерой с бахромой.

Она не предложила нам чаю. Она смотрит между нами в 95-ый год, где мухой в янтаре застыло главное событие этого небольшого поселка.

Я посмотрела в том же направлении и на фоне стремительно потемневшего окна увидела не наши лица, а лица с памятника. Одно из них было замазано черной краской.

– …Борис ведь совхозные земли захватил обманом, – вздохнула Анастасия Евгеньевна. – Якобы провели собрание… Надул всех, мы оглянуться не успели. В один прекрасный день совхозные проснулись, а земля уже не их. Своих же ограбил. Ужасно. Ведь Митя учился с их детьми. Его стали упрекать, а он: я его сам ненавижу, говорит. Убью когда-нибудь. Митя за мать болел, она очень тяжело переживала измены Бориса. Он же даже не скрывал. Красивый был, наглый, а когда деньги пошли, совсем с цепи сорвался: ни одной юбки не пропускал. Я даже Лене говорила: может, разведешься с ним, ну, по-свински он себя ведет. А она мне: щас! Пусть хоть и изменяет, и бьет, зато денег у меня куры не клюют. А мне, говорит, только это и надо. Уйду – стану нищей. Матерью-одиночкой. А так – перебесится, богатая старость у нас будет. Ой, она тоже непростая была. Раньше таких называли: кулачка. Деньги любила, это ужас как. В общем, куркули… Но, конечно, такой смерти им никто не желал…

– Борис подумал, что погибла вся семья? – спросила я.

– Да, конечно. Так ему сказали. Он три урны с пеплом закопал, памятник поставил. Виноватым себя чувствовал: он ведь у любовницы в ту ночь был, а тут такое… Ну, и пить стал, прямо водку бутылками в горло лил. Напьется, на пепелище измажется и бегает по полям. Страсть божья. Мы даже думали психушку вызвать. Надо было вызвать, может, обкололи бы каким-нибудь успокоительным и он бы не повесился. Ему и подождать оставалось где-то неделю, он бы узнал, что Митя жив…

– А где был Митя все это время? – спросил Коля.

– Накануне он уехал в Новосибирск к другу. Тогда же мобильных не было, никто и не знал, где он. Он, вообще, тогда повадился бродить. Поругается с отцом или с матерью и сбегает из дома. Первое время они в милицию обращались, а потом рукой махнули. Не маленький уже. Меня это возмущало. Пятнадцать лет всего, ребенок…

– Итак, он объявился, – сказала я. – Вы его видели?

– Так он у меня поселился, – ответила она. – Ему же негде было. Да и вообще, у нас хорошие отношения были. Я математик, а у него к математике выдающиеся способности. Он даже на областных олимпиадах побеждал. А вот что касается человеческих качеств… Был он такой… словно одержимый. Словно бесы в нем сидели, и ломали его, ломали. Это еще до всей этой истории… Знаете, я грешным делом подумала, что, может, этот кошмар его и спасет? Пройдет он через страдания и мягче станет. Иначе, я боялась, дел натворит и в тюрьму сядет. Он однажды мальчика из параллельного класса так избил, так избил. И ни за что! И глаза у него были ужасные. Хорошо, что родители мальчика – алкоголики, не стали шум поднимать… Ну, как хорошо, плохо, конечно, но попадись ему приличные, он бы уже сел за такое. Лена, мать его, такая же была. И дочку, и сына била смертным боем. А ее саму Борис лупил. В общем, семейка еще та…

– Как Митя перенес новость? – спросил Андрей Станиславович. – Когда вернулся из Новосибирска.

– Я думала, хуже будет… Погрустил, конечно… Но чтоб убиваться, нет. Отца, вообще, не пожалел. Ни разу не сказал: «вот, если бы я вернулся раньше».