Спускаясь по лестнице, Максим Данилович совсем уже не чувствовал боли, даже какое-то легкое возбуждение возникло. Он не взял ни лампы, ни свечи, но глаза быстро справились с темнотой, и в отраженном кафельными стенами свете окон вполне можно было сориентироваться. Теперь уже у него не оставалось сомнений. В кармане лежал план, при помощи которого можно было найти контейнер.
«Чертеж — это контейнер, — думал он. — По всей вероятности, в контейнере уран. Не скажу. Незачем эту дрянь из зоны вытаскивать. Здесь ей самое место! Не стану грех на душу брать!»
На площадке четвертого этажа Максим Данилович остановился. Раскурил папиросу. Внизу, в квартире, выбранной Зинаидой, все так же шуршали тряпки. Он проверил в кармане металлическую коробочку со шприцем — коробочка была горячей — и пошел вниз.
Толкнув рукой дверь, он очень осторожно вошел в квартиру, сделал несколько шагов и остановился. Чиркнула спичка. В ее свете появилась женская уродливая фигура в ватнике, платок на круглых плечах. Зинаида зажгла свечу и долго прилепливала ее возле зеркала. Женщина не видела вошедшего. Он осторожно затушил папиросу о стену. Нужно было уходить, но почему-то Максим Данилович замер на месте. Папироса в руке потухла. Он закрыл глаза, чтобы не видеть, но сразу открыл.
Женщина в ватнике встала перед зеркалом, медленным движением она сбросила платок и расстегнула одну за другой большие пуговицы. Ватник упал на ковер, платок, порхнув белыми кистями, задел носки ботинок Максима Даниловича. Он боялся даже дышать.
«Что я, свихнулся? Что я, бабы в жизни не видал?.. Что я, мальчик?! От страха это, от страха… — Испытывая давно забытое волнение, он осторожно попятился, потом подался вперед, замер. — Я укол ей пришел сделать. Укол!»
Белое женское тело, поворачивающееся перед зеркалом в свете свечи, казалось ему чем-то совсем нереальным. Вовсе она и не была старой, никак не больше тридцати. На кровать были брошены, вероятно, вынутые из шкафа платья, и Зинаида по одному прикладывала их к себе.
— Господи! — прошептал Максим Данилович, но женщина не услышала его голоса.
Наконец, остановив свой выбор, она облачилась в белый шелковый пеньюар, развернулась на месте, каким-то балетным движением подняла руку. Отражающиеся в зеркале ее глаза казались огромными и желтыми, а под просвеченной тканью будто лилось густое молоко. Балетное движение продолжалось, наверное, полминуты. Зинаида вдруг присела, оскалилась своему отражению и с громким подвывом кинулась на постель. Упала на живот и закричала во весь голос. Ударила кулаками в прогибающийся матрас. Отшвырнула подушку, опять повернулась, села.
— Ну иди! Иди! — закричала женщина дурным голосом, обращаясь уже к нему. — Иди ко мне!
7
К половине четвертого утра были установлены два заблокированных канализационных люка: один на параллельной улице, как раз в том доме, где были обнаружены застреленные зеки, другой чуть дальше, в районе старой застройки, но сразу проверить идею Сурина не смогли.
Во-первых, чтобы сопоставить карту города и карту канализации, потребовалось время, а во-вторых, вернулась первая группа, обследовавшая окрестности АЭС, и, набившись в дежурное помещение ГАИ, оперативники устроили небольшой полуночный фуршет. Пили мало, кто кофе из термоса, кто спиртное, ели тоже немного, какой тут может быть аппетит. Рабочий стол, заставленный открытыми банками, бутылками и стаканами, сразу оказался залит водкой и недоступен Гребневу. Графики испорчены и погребены под тушенкой, телефон практически все время занят.
— Да нащупали, нащупали… — кричал в трубку молодой лейтенант. — Да идея продуктивная. Примерно понятно, где они. Если там, конечно, кто-то есть, то понятно… Машина? — Он потряс трубку. — Алло!!! Алло!!! Машину куда можно спрятать? Да… — Он на весу развернул карту и посмотрел уже отмеченное место. — Да, тут есть гараж. Ее можно было в гараж поставить. Марка? Предположительно это «Лендровер». Да, есть, есть такая марка. Зарубежная. «Кэмел-трофи»! — он кричал уже во все горло. — «Кэ-мел-трофи», говорю!
Гребнев, стоя со стаканом в руке, сквозь стекло видел Сурина. Снег прекратился, прожектор заливал площадку перед шлагбаумом. Один броневичок стоял прямо возле полосатого рельса, другой чуть поодаль. Дверца второго была отодвинута, водитель, похоже, спал на своем сиденье. Сурин опять проверял щиток. Шлагбаум не хотел подниматься.
«Чего они тянут… — подумал Гребнев и отхлебнул из своего стакана. — Два шага. Пошли, проверили и уехали. Спать легли. Чего тянуть?»
В дежурке было душно и шумно, некоторые оперативники сидели на полу, не меняя угрюмого выражения своих лиц, перешептывались. Лейтенант положил телефонную трубку.
— Ну что там, вспомнили про «Кэмел-трофи»? — спросил его один из оперативников, посмотрев снизу.
— Вспомнили! — зло сказал лейтенант. — Сейчас начальство приедет. Не доверяют нам. Забыть не могут этих мертвецов в квартире. Говорят, хватит. А тут еще труп в кафе. Если бы так умер, ладно, а то ведь все стекла изрешетили.
— Так он же от рака, вроде, того?